Естественно, теория diatritos Фессала казалась Галену нелепой. Идея о том, что ход каждой болезни можно разбить на трехдневные циклы, а завершение каждого из них будет достоверно свидетельствовать о правильности лечения или необходимости его коррекции, противоречила самой сути галеновского понимания природы здоровья и болезни. А если кризис случится в ночь с четвертого дня на пятый? Следуя логике Фессала, эти события не являются показательными, и надо дождаться конца второго трехдневного цикла, чтобы получить достоверный результат. А если после кризиса в начале пятого дня на шестой наступит агония? Осознание, что предписания Фессала означают упущенные возможности, должно было приводить Галена в ярость: именно такими эмоциями полны его описания консилиумов, на которых он спорит с методистами.
Из доступных нам источников невозможно понять, почему Фессал выбрал именно трехдневные циклы. Выскажем предположение, что корни и этой идеи следует искать в присущей ему картине мира ученого. Следует обратить внимание на категории стриктуры и рыхлости в атомистическом описании универсальных атомистических схем патогенеза. Возможно, что именно три дня в этих схемах отводилось на переход частей тела, в которых поры были засорены, в качественно иное состояние — тот самый metasynkrisis, который был одной из основ его теории. Возможно, что механистические объяснения движения атомов в теле человека каким-то образом приводили Фессала к diatritos, а не какой-либо иной количественной оценке цикла.
Историку медицины следует исходить из того, что любая систематическая критика в специальной литературе всегда (или почти всегда) имеет основания: необходим крайне внимательный анализ источников, чтобы их распознать. Медицина — особая специальность: нет таких врачей, которые были бы врагами себе и пациенту — все хотят быстро, безболезненно и эффективно излечить пациента. Недобросовестность и подтасовка фактов в диспутах на отвлеченные философские темы не таили в себе критической опасности (кроме, может быть, опасности кулачной схватки с разгоряченными оппонентами). Главный вопрос, связанный с любой серьезной медицинской дискуссией, — вопрос о жизни и смерти. Филин Косский, Асклепиад из Вифинии, Аполлоний Мис и другие врачи, трудившиеся во времена «от Герофила до Галена», — уважаемые люди, опытные врачи, проведшие тысячи часов в раздумьях у постели тяжелобольных людей. Их сочинения — мучительная, основанная на большом практическом опыте попытка осмыслить и найти наилучшие способы помощи своим пациентам. Историку медицины, во-первых, необходимо понять, чья точка зрения в наибольшей степени определила дальнейшее развитие медицины и находится в непосредственной гносеологической связи с современной наукой. Во-вторых, попытаться уяснить, почему одни врачи нашли эту путеводную нить, а другие искренне заблуждались. Мы говорим о формировании условной временной оси истории медицины: Алкмеон-Гиппократ-Герофил-Гален — научная революция XVII–XIX вв. [47, с. 13]. Утверждая это, мы вынуждены констатировать, что развитие школ эмпириков и методистов стало своеобразной исторической «дорогой в никуда», бесплодным ответвлением от древа истории медицины. Однако, утверждая это на прочных эпистемологических основаниях, мы не имеем права относиться с неуважением к опыту наших античных коллег, которые не смогли определить верный путь. Именно поэтому наша задача заключалась в том, чтобы рассмотреть практические взгляды каждой медицинской школы во взаимосвязи с их натурфилософской платформой. Иначе невозможно понять, почему врачи прошлого действовали так, а не иначе, реконструировать их образ мыслей, «картину мира».
1.
2. Athenaeus Soph. Deipnosophistae. Ed. G. Kaibel. Athenaei Naucratitae deipnosophistarum libri XV. 3 vols. Leipzig: Teubner, 1–2:1887, 3:1890 (repr. Stuttgart: 1–2:1965, 3:1966).
3. Caelii Aureliani Celerum passionum libri III. Tardarum passionum libri V. Ed. G. Bendz. Berlin, 2002.
4.
5.
6.
7.
8.