— Будешь потом еще у одной могилы сидеть?
Жестоко. Низко. Но как до него достучаться?
Скулы напрягаются, дергается кадык, и что-то болезненное, настоящее, вспыхивает в его глазах. А потом также резко гаснет…
Молча отпускает мое запястье. Беспрепятственно позволяет уйти.
Ноги несут вниз к гардеробной. Слезы обжигающей кислотой льются по щекам. Сердце в ошметки.
Глава 48. Час расплаты
Сидим в полупустой маленькой кофейне, расположенной напротив клиники женского здоровья. Клиники, которую мы с Риткой покинули всего каких-то пятнадцать минут назад. И поход туда я точно никогда не забуду. Разговор с врачом был не из приятных…
Бобылева отрешенно смотрит в одну точку, а я снова пытаюсь отговорить ее от того, что она задумала.
— Ритка, — сжимаю ее ладонь.
— Даш, ну не начинай опять, пожалуйста…
— Девять недель — это очень много.
— У меня нет выбора, — дергано пожимает плечом.
— Выбор есть всегда, — осторожно спорю я.
— Да? Ну и каков же он по-твоему? — поднимает на меня глаза, полные слез. — Вернуться с пузом в родное село? Здравствуй, мама, вот гостинчик вам из столицы привезла! В подоле! Встречайте с хлебом, солью!
— Рит…
— Предлагаешь мне бросить академию? Я к поступлению готовилась четыре года! Четыре!
— Не бросить, оставить учебу на время. Ты ведь сможешь потом вернуться.
— Вернуться? Ты в этом так уверена? — грустно усмехается и качает головой.
— Почему нет… Есть ведь возможность взять академ.
— На первом курсе?! Да кому нужны такие студенты? Тем более, в ПМГА. Нет. Гробить свое будущее я не стану, — безапелляционно заявляет она.
— А на собственное здоровье, выходит, наплевать? — возмущаюсь я тихо. — Ты вообще понимаешь, что бывает после таких операций? Врача совсем не слушала, Рит?
— Не надо читать мне нотации, Арсеньева! Сама оступилась, сама исправлю, — кивает, будто соглашаясь с собой.
Хочется поежиться от того, как она это называет.
— Вот ведь дура! Думала, что тошнота вызвана таблетками для похудения! — сокрушаясь, роняет бледное лицо в ладони.
— Я прошу тебя. Прошу подумать, Рит!
— Все решено. Дата назначена. Поздно.
— Но это ведь маленький человечек! — привожу самый весомый аргумент.
— Да перестань, Даша! — отпивает чай. Обжигается, ойкает и снова плачет.
— Может, так судьбой предначертано.
— Судьбой предначертано быть необразованной матерью-одиночкой? Так, что ли?
— Ты ведь даже не сообщила Яковлеву о ребенке!
— И не стану сообщать! Он ему не нужен. Как и я не нужна…
Молча смотрим друг на друга.
— Рит… — грудь будто острой стеклянной крошкой наполняется.
— Господи, Даш, мне девятнадцать! Девятнадцать, понимаешь? Вся жизнь впереди. Лучшие годы, несмотря ни на что!
— Поезжай домой на новогодние каникулы. Расскажи все маме. Ты же говорила, что между вами доверительные отношения.
— Она очень расстроится! Да о чем вообще речь?! Меня всей семьей провожали в Москву. Столько надежд с этим отъездом связано!
— Да плевать на эту Москву! — зло стукаю кулаком по столу.
— Тебе плевать, а мне — нет! Я домой возвращаться не собираюсь! Нас итак у матери четверо.
— Давай Яковлеву расскажем, а?! — как могу цепляюсь за последнюю ниточку.
Его поступки, конечно, отвратительны, но кто знает, вдруг там не все потеряно? Вдруг проснется чувство ответственности или хотя бы совесть…
— Нет! — протестующе верещит она. — Вот сама на моем месте рассказала бы?
Тут она меня врасплох застала. Я ведь не на ее месте.
— Не знаю… — признаюсь растерянно.
— Вот видишь?! — хлопает ладонями по коленкам.
— Но прерывать беременность я точно не стала бы. Это большой грех, Рит… Я бы не смогла простить себе такое.
— А я смогу. Ради своей семьи смогу! Мать на двух работах загибается, отец беспробудно пьет. Младший только в первый класс пошел. Сеньке школу заканчивать. Соне очередную операцию делать на ухо. Не до моих проблем сейчас!
В ее голосе столько отчаяния… Все я понимаю, но как поддержать это ее решение ума не приложу…
— Блин, вот это я понимаю! — Ленка довольно присвистывает, глядя на здоровенную сосну, установленную в самом центре комнаты отдыха.
— Как пахнет чувствуешь?
Невероятный аромат хвои так и витает в воздухе.
— Ага.… Класс. Ну вот вам, развлекайтесь, — ставит на пол большую, пыльную коробку. — Там и битое есть, наверное…
— Разберемся.
— А вон и помощники твои ковыляют, — подмигивает мне она. — Аркадий Семеныч, как самочувствие?
— Прекрасное, Ленок.
— То-то гляжу, плететесь раненой улиткой.
—
Мы с Ленкой смеемся. Этот наш стихоплет кому угодно поднимет настроение.
— Ой, развалюха! — качает головой напарница.
—