Закрываю глаза. Сколько по времени тупо лежу, слушая собственное дыхание, вообще непонятно. Копошение в гостиной и громыхание дверьми неимоверно раздражает. Присутствие постороннего в доме — всегда дискомфорт и риск. Напрягает и нервирует. До трясучки. Только с одним человеком было иначе…
По-хорошему, надо было отправить Ингу в далекое пешее, на этих ее каблуках-костылях, но… вроде как общаемся и типа выручить один раз — не облом. Всякое бывает.
Переворачиваюсь на спину. Распахнув глаза, пялюсь в черный потолок. Долго и бесцельно.
Идеальную тишину нарушает звук приоткрывшейся двери.
Скребется кошара.
— Что? — даже не смотрю в ее сторону.
— Не могу уснуть, — горестно вздыхает.
— И? Сказки на ночь я не читаю.
— У меня всегда так, если ночую на новом месте, — делится своими загонами. — Можно… к тебе?
— Это место тоже новое, — отзываюсь равнодушно. — Что изменится?
— С тобой, по крайней мере, не страшно!
Чувствую, как прогибается матрас.
— У тебя такая огромная кровать… Одному не скучно? — игриво мурлычет, подбираясь ко мне сбоку.
— Нет, в самый раз.
— Ну, Ян! — смеется и оставляет поцелуй на моей щеке.
Потом еще один. И еще…
Снова вынужденно открываю глаза.
— Ты мне так сильно нравишься, — шепчет она, забираясь наверх.
— С «друзьями» не сплю, ты же в курсе.
— А в порядке исключения? — ее пальцы пробегаются вниз, от шеи до живота, после чего этот маршрут повторяют и губы. — Друг-то совсем не против. Скорее только за!
Выпрямляется и медленно раздевается, расстегивая на себе рубашку, выделяющуюся в темноте ярким белым пятном…
Глава 50. Мисс Ростов
Ловит мое запястье.
Перехватывает инициативу. Мне хорошо известно, что такие парни, как Ян, любят доминировать. Там ведь такая энергетика сумасшедшая. Мама дорогая!
— Встань с меня.
Звучит довольно грубо, поэтому я растерянно замираю.
— Что?
— Ты меня услышала…
Наступает минутная пауза, в течение которой я соображаю, что к чему.
— Ты серьезно? — в шоке переспрашиваю. Ну потому что НИКОГДА, НИ РАЗУ, НИКТО меня не отшивал.
— Спать пошла. Рубашку сними и верни на место. Поняла меня? — уточняет ледяным тоном.
— Поняла, — вспыхнув, бормочу, слезая с него.
Изо всех сил держу себя в руках, хотя очень хочется тупо разреветься от досады.
— Просил ведь не трогать мои вещи, — цедит вслед сквозь зубы.
— Тебе жалко дать мне рубашку на одну ночь? — зло интересуюсь я. — Она все равно испачкана краской.
Нецензурно выражается.
— Просто уйди, Вершинина.
Как от назойливой мухи отмахивается.
— Просто уйди?! — глотаю слезы, брызнувшие из глаз. — Да я тебя, может, люблю…
Хорошо, что темно. Не видит моего позора.
— Ключевое слово «может».
Порывисто тяну носом воздух.
— Дура, что ли?
— Зачем ты так… — касаюсь босыми ступнями пола.
Дико холодно становится. Во всех смыслах.
Молчит. Будто ему действительно плевать на то, что я, на минуточку полуголая, собираюсь сейчас уйти отсюда. Это как вообще? Моя самооценка делает жест рука-лицо и копает себе могилу.
— У тебя кто-то есть? Я не в твоем вкусе? Или в чем причина? — решаю спросить напрямую.
Иногда лучше не ходить вокруг да около. Правда-матка существенно облегчает решение многих жизненных задач.
— Хочу видеть под собой и на себе конкретного человека. Такое объяснение устроит? — осведомляет сухо.
Вот это новости. У меня челюсть отвисает.
— Устроит. Спасибо, что пояснил.
— На здоровье. А теперь оставь меня одного и дай уже наконец поспать, — недовольно копошится в этой своей огромной постели.
Капризно топнув ногой, выхожу из его комнаты. Хлопаю дверью на прощание. Да так громко, что стекло едва не вылетает.
Матерится.
Забираюсь под одеяло и, прикусив край подушки, беззвучно реву от обиды.
Зажмуриваюсь до белых точек, скачущих перед глазами. В голове назойливым эхом звучат его слова: «хочу видеть под собой и на себе конкретного человека». Разузнать бы КТО этот человек, чтобы, так сказать, здраво оценить соперницу. Сдаваться точно не в моем духе. Я-то хочу его, а не кого-то другого. Очень хочу…
«А он тебя нет», — язвительно подмечает противный внутренний голос.