Аритмия чувств

Януш.Да, наверное. Во время своего пребывания в Америке я сделал очень много. И после этого долгого года вернулся с материалом для диссертации. В США у меня был доступ к отличной информационной базе «Нью-Йорк тайме», и на этой основе я разрабатывал алгоритм сжатия данных для хранения информации. Тогда это было очень важное, новаторское достижение -после сжатия данные занимали на диске минимально возможное место. Сейчас же это делает бесплатная и общедоступная программа 21р. Но несмотря на научные успехи, это был очень грустный период в моей жизни, помню, например, сочельник...

Дорота. В одиночестве?

Януш. Нет, мы встретились с друзьями. Нас было там трое — двое жили в квартире фонда. Один из них учился тому, как лечить наркоманов, и я многое узнал от него. Многие персонажи «Одиночества в Сети» взяты из его рассказов.

Дорота. Но это уже совершенно другая история.

Януш.Да. Итак, я провел с ними сочельник. У нас была елка без елочных украшений, каждый вспоминал, что умеет готовить, помнится, я сварил борщ. Кто-то купил карпа и жарил рыбу. Этот сочельник прошел для нас под знаком беспрестанного поглядывания на телефон. В нас теплилась надежда, что что-то изменится и нам смогут позвонить. После нескольких бутылок вина каждый подходил к телефону и пытался набрать код своего города, будь то 58 — код Гданьска, или 56 — Торуни.

Дорога.А письма из дома ты получал?

Януш.Да, получал.

Дорота.Они доходили?

Януш.Да, но с огромным опозданием — до трех недель. Мои письма тоже доходили, зачастую открытыми. Не потому, что я мог написать что-то запрещенное цензурой, но проверяли, не посылаю ли я случайно семье доллары. Если я хотел что-нибудь передать жене и ребенку, то ехал в аэропорт Джона Фицджеральда Кеннеди и просил поляков, улетавших в Польшу, взять с собой посылку для них. Это была необыкновенная солидарность — ты отдавал ценные вещи совершенно чужому человеку и верил, что передача дойдет. После этого одинокого и грустного сочельника я целиком отдался работе и учебе. Квинс-Колледж был еврейским учебным заведением, а я впервые оказался в еврейской среде. И был там единственным не евреем, гоем. Все остальные были ортодоксальными евреями, культивировавшими свою религию и обряды. Совершенно замечательные люди. Я абсолютно не мог понять, чем были вызваны антисемитские настроения в Польше, о которых я и раньше немного слышал, но не слишком серьезно об этом задумывался. После возвращения из Штатов это стало сильно огорчать меня. В Квинс-Колледже я подружился с исключительными людьми. Профессор Рутенберг, пригласивший меня, делал все, чтобы помочь мне, главным образом в финансовом отношении, потому что фонд выделял не слишком большие суммы для проживания в США. Например, я получал семьсот семьдесят долларов в месяц и на эти

деньги должен был обеспечить себе пропитание, квартиру, книги и еще содержать семью в Польше. Но я выдержал. Я провел исследования, подготовил данные, написал фрагменты диссертации и год спустя с такими достижениями вернулся в Польшу, чем удивил, пожалуй, всех американцев. В Польше ситуация после отмены военного положения по-прежнему была малоинтересной в профессиональном плане, а ведь у меня была возможность остаться в Америке и получить работу. Но я не мог себе этого даже представить. Я знал, что в таком случае еще очень долго не увижу своего ребенка, так как по закону жена смогла бы выехать из страны лишь через три года. Я не хотел столько ждать. Я был влюблен в свою жену и очень тосковал по ней и по дочке, которую видел всего лишь три месяца. Правда, я получал от них фотографии в течение всего года. Часть сбережений я потратил на подарки для дочери, надеясь компенсировать свое отсутствие. А когда я приехал, она убежала от меня. Помню, как я пытался взять ее на руки, но она сопротивлялась и плакала. Моей жене тоже было нелегко: она писала дипломную работу и воспитывала ребенка. Правда, ей помогали ее родители, но этот период был для нее довольно трудным.

Дорота.Ты успел познакомиться с Нью-Йорком?

Януш.Конечно. Я отлично знаю Нью-Йорк, потому что разносил всякого рода листовки и рекламные материалы. Причем во всех районах. Меня доставляли на машине в какой-нибудь район города, я доставал большую сумку с материалами и ходил с ней от дома к дому — в Квинсе, в Бруклине, в окрестностях башен Всемирного торгового центра, Эмпайр-стейт-билдинг, Таймс-сквер, я добирался до Бронкса и даже вечерами до Гарлема. Я хотел почувствовать жизнь города. Нью-Йорк очень близок мне. Когда мне бывало скверно, я шел на Манхэттен и просто гулял там. С течением времени я освоился в Нью-Йорке, и по сей день этот город остается третьим важнейшим городом в моей жизни, поскольку я очень изменился за время пребывания в нем. Там я вновь столкнулся с одиночеством и понял, что наука и карьера — не самое существенное в жизни. Понял, но...

Дорота: Как я погляжу, одиночество сопровождает тебя всю жизнь.