Аритмия чувств

Януш.Под «здесь» я имею в виду Польшу двадцать лет назад. Тогда там было мое жилище — гнездо, которое я вил для своей семьи. И вдруг, по причинам личного свойства, из желания сделать что-то важное в науке, я был вынужден уехать и искренне считал, что отъезд будет временным. Вначале этот разрыв мучил меня. Я не чувствовал себя равноценным гражданином Германии. Немцы, что бы о них ни говорили, несмотря на то что они необычайно терпимы, так называемых аусландеров, то есть иностранцев, не считают равными себе. Это чисто немецкая тенденция к классификации людей по группам, известная еще до Второй мировой войны. Такая установка в какой-то степени у них осталась. К иностранцам здесь относятся по-разному — в Германии намного лучше быть выходцем из Японии, чем из Хорватии или Турции, и еще хуже из Албании. Поляков немцы воспринимают специфически, в силу общих корней, общей истории. С одной стороны, у немцев есть чувство вины, желание возместить полякам причиненный ущерб, но такое отношение влечет за собой курьезную и полную лицемерия политику. Помимо этого, при каждом удобном случае акцентируется внимание на происхождении поляков, чье государство образовалось на немецких землях, таких как Западная Пруссия, или Поморье, либо даже Восточная Пруссия, то есть Вармия и Мазуры. Немцам кажется, что эти земли принадлежали им, и потому взаимоотношения с поляками часто строят на предположении, что они принимают к себе своих же. Я лично это специфическое немецкое лицемерие почувствовал на себе в начале своего пребывания, когда должен был подтвердить свой диплом и научную степень в Германии. В принципе мой работодатель считал эту степень равноценной немецкой, но я хотел выполнить официальные формальности, потому что не связывал свою профессиональную жизнь только с одной фирмой. У меня не возникло никаких проблем с подтверждением научной степени, потому что я защищал диссертации в Варшаве и Лодзи. Таких проблем не было также у выпускников Оиольского университета. Зато они были у моих польских коллег, которые окончили знаменитый Ягеллонский университет в Кракове. Такие отношения господствовали в те времена, сегодня, правда, ситуация несколько изменилась в связи с предписаниями Европейского Союза. Кроме того, я терпеть не могу, когда, например, в кабинете чиновника ведомства по делам иностранцев мне настойчиво дают почувствовать, что я нахожусь где-то на рубеже первой и второй лиги, и всячески демонстрирует свое превосходство. Болезненным элементом моего разлада было незнание немецкого языка. Настоящим кошмаром стало для меня выполнение всяческих формальностей, например проставление отметки о прибытии, поскольку немецкие чиновники не хотели пользоваться английским. Поэтому чаще всего, приходя в какое-нибудь учреждение, я спрашивал: «Вы говорите по-польски?» — чиновник отрицательно мотал головой. «А по-русски вы говорите?» -снова отказ. «А по-английски?» Так и не получив ответа, я задавал последний вопрос: «Значит, вы говорите ТОЛЬКО по-немецки?» — чтобы дать ему понять, что теперь уж он просто обязан принять мой ломаный немецкий или, точнее, ломаный немецкий, вдоволь приправленный жестами. И это приводило к тому, что моя позиция в подобных разговорах становилась чуть более комфортной. Этот начальный период был очень трудным.

Дорота.А на собственной шкуре ты когда-нибудь ощущал, помимо этих встреч в учреждениях, что к тебе относятся немного хуже, например на работе?

Януш.Нет, в Институте Байльштайна, куда я приехал на работу изначально, никогда ничего подобного не случалось. Ко всем относились одинаково, у нас были одинаковые условия работы. Нам платили одинаковые зарплаты, которые зависели только от стажа, — у меня была ставка не хуже, чем у коллеги-немца, принятого на работу в одно время со мной. Я навязал себе страшный режим работы, но это был мой индивидуальный выбор, ведь я хотел показать, что решение принять меня в бюро было правильным. И прежде всего я хотел заслужить продление контракта.

Дорота.А в личной жизни? Случалось ли с тобой когда-нибудь, что кто-то плохо отнесся к тебе на улице, в ресторане, выказал тебе презрение?

Януш.Никогда. У меня было одно превосходство над многими иностранцами: я был не просто аусландером, я был доктором-аусландером. В этом состояла принципиальная разница.

Дорота.Знание окупает все.

Януш.Да, именно в тот момент это было важно. Кроме того, после определенного периода, проведенного в беднейшем районе, я получил квартиру в построенном нашей фирмой доме, где также жили мои коллеги по работе. Это были люди образованные. Они никого не оценивали по паспорту. Конечно, я не знаю, кто и что из них говорил, когда закрывалась дверь, но ни я, ни моя семья никогда не чувствовали, что у нас меньше привилегий или что к нам хуже относятся из-за нашего польского происхождения.

Дорота.А ты сблизился с коллегами, познакомился, подружился?