Аритмия чувств

Януш.Нет, это слишком сильно сказано — подружился. Конечно, с некоторыми у меня сложились очень хорошие отношения, например с соседями напротив, благодаря детям, которые были одного возраста с нашими, так что мы ходили в гости друг к другу. Мы даже научили их проводить сочельник по-польски, и они это полюбили. Потом они ждали уже нашего, а не своего праздника — они были евангелистскими христианами и могли в этот день есть даже жирное мясо, но им не хватало этого характерного настроения красоты и тепла, которое связано с сочельником. Это тепло они открыли только у нас — научились петь польские коляды, готовить польские блюда, такие как пироги или борщ. Если я и могу говорить о какой-то близости, то наибольшая связывала нас именно с этими соседями. Однако я не мог бы назвать их своими друзьями — они были очень хорошими знакомыми.

Дорота.Так есть у тебя немецкие друзья?

Януш.У меня есть приятель. Он работает в другом месте, с людьми из моей фирмы я не провожу время вне работы. В Германии нет обычая заводить знакомства или дружеские отношения на работе. В первый момент меня это неприятно поразило и очень огорчило. В Польше я всегда знал, когда у моей сотрудницы трудные дни, когда она будет рожать, каковы ее политические взгляды и за кого бы она голосовала, какого она вероисповедания, есть ли у нее родственники в Германии и изменил ли своей жене ее сосед с первого этажа. Это мне очень нравилось, потому что на работе этим жили. В Германии же все по-другому. Здесь приходят на работу, чтобы работать, а разговоры, если это не обсуждение рабочих вопросов, чаще всего носят официальный характер и обходят личные дела, например дни рождения сотрудников, юбилеи. Они касаются только общих вопросов, таких как вырубка джунглей в Южной Америке. В то же время здесь почти не говорят и даже избегают рассказов о себе. Я, например, не знаю, женат ли мой шеф на своей подруге или только сожительствует с ней, знаю только, что он с кем-то живет. Я также не знаю, есть ли у него дети, какую религию он исповедует, какую партию поддерживает.

Дорота.И он о тебе этого тоже не знает?

Януш.Со мной он, во всяком случае, ни о чем таком не говорил. А я никогда не осмелюсь его об этом спросить.

Дорота.А он знает, что ты литератор?

Януш.Нет, то, что я пишу, и вообще мою личную жизнь я держу в тайне. Случаются ситуации, когда кто-то пытается о чем-то разузнать. Примером может быть последний рождественский прием, который обычно в Германии для своих сотрудников организуют фирмы. В Польше это тоже уже практикуется. Мы встречаемся в кофейне, в более свободной атмосфере. Помню, устроили конкурс, в котором надо было угадать, кто есть кто, и меня никто не угадал, хотя других угадывали. Надо было рассказать о человеке что-нибудь не связанное с работой, какой-нибудь факт из его личной жизни, на основе чего все остальные, голосуя, должны были назвать, кто из нашего коллектива

был загадан. Я загадал себя и рассказал, что этот некто был, помимо прочего, таксистом в Нью-Йорке и моряком на судне. Никто ничего подобного не знал обо мне, и это вызвало огромное удивление. Потом все подходили и спрашивали, правда ли это, как это случилось.

Дорота.С кем ты дружишь? Ты говорил, что есть такой человек.

Януш.Да, его зовут Михаэль. Это немец, с которым я познакомился в связи с профессиональными делами, поскольку он работал в магазине, где продают компьютеры «Арр1е». Мне предстояло подобрать программу для своего «МасВоок», и я отправился к нему расспросить о существующих возможностях, он мне очень помог. Познакомившись, мы с полгода встречались в его магазине, и наконец подружились. Это необыкновенный человек, он, например, совершил нечто, что даже в Германии редко встречается, — в возрасте тридцати семи лет он женился на шестидесятидвухлетней женщине. Это, может, даже модно в каких-то кругах и не вызывает удивления. Для меня, однако, его поступок был чем-то из ряда вон выходящим, невероятным, ведь ради нее он бросил двадцатипятилетнюю девушку.

Дорота.Вероятно, в женщине должно быть что-то привлекательное?