Арка святой Анны

Перо Пес посмеивался вымученным смешком, ибо недолюбливал юношу… но обращал лицо к епископу, дабы тот увидел, как беззубый рот его кривится в ухмылке… кривится в этой глупой и злобной ухмылке, которая свойственна тупоумным мерзавцам и является самой гнусной разновидностью смеха из всех, существующих в природе.

Сам же прелат, не склонный к аскетизму, смеялся с удовольствием и от души, провожая взглядом юношу, он промолвил:

— Отпусти поводья гнедому и не пришпоривай его, он благородных кровей и не потерпит наказания. Да погоди, Васко, сынок, пусть в оружейной дадут тебе мой лучший арбалет… тот, с которым выезжал я на королевские охоты, когда…

Но юноша не слышал, он уже выбежал из комнаты настолько стремительно, насколько это было возможно, волоча за собой Перо Пса; ему явно не терпелось.

— Сразу видно, что за кровь течет в его жилах! Охота и верховая езда — для него наслаждение. Мы сделаем из него отменнейшего каноника… А теперь, друзья мои и верные слуги, все за дело!.. Хорошо, что нашему студенту так удачно и ко времени взбрело в голову отправиться на охоту: этой ночью он был бы здесь лишним…

— Если будет мне дозволено сказать свое мнение, сдается мне, что вы разрешаете ему слишком уж по-хозяйски пользоваться вашей привязанностью и не сможете приструнить молодца, когда захотите.

— Не бойтесь, он доброй породы, и в свой срок оно скажется. Строгостей он и сам бы не потерпел, да и мы бы на то не отважились. Вы думаете, с мальчуганом возможно притворство? Он знает нас вдоль и поперек… Intus et in cute:[10]^{39} по-моему, так гласит латинская поговорка, если я еще помню что-то из латыни, знал я ее плоховато… Доброй ночи, достопочтенный брат. Завтра мы побеседуем обстоятельнее.

Глава VII. Гнедой

Итак, в кармане у Васко были доблы, добрые доблы времен короля дона Педро, самые полновесные и надежные из всех золотых монет, которые когда-либо чеканились на этой земле вплоть до того времени, воистину золоченого, когда получили хождение добры и доброны короля дона Жоана V;^{40} и, позванивая ими, Васко вступил в епископские конюшни в сопровождении хмурого Перо Пса.

— Где же он, где же мой любезный гнедой?

И, не дожидаясь ответа, пошел между стойлами, занятыми лошадьми и мулами, в поисках хваленого и желанного скакуна; ему уже не терпелось сжать коню бока коленями и понестись вперед, побеждая пространство.

— Вот он, вот он! — И юноша обвил руками шею славного животного, которое, казалось, понимало ласковые слова и отвечало приветливым и осмысленным ржанием, словно повинуясь пресловутому животному магнетизму,^{41} благодаря коему устанавливается эта необъяснимая, но бесспорная связь между двумя родственными натурами.

Оба они, и молодой всадник, и молодой скакун, были бесстрашны, резвы, неосторожны, беззаботны, обоих смутное стремление влекло в неоглядные просторы, и оба чувствовали, что созданы друг для друга, что оба повинуются зову, побуждающему их очертя голову ринуться навстречу неведомым приключениям.

Конюхи взнуздали и оседлали коня, дивясь его покорности. Васко одним прыжком вскочил в седло, слившись с гнедым воедино и телом, и душою, словно две половины кентавра античности, прежде разлученные, воссоединились наконец, чтобы зажить своей естественной и первобытной жизнью.

Конь крупной и уверенной рысью помчался по плохо замощенным и скользким кручам, которые прадеды наши, в простоте душевной, величали улицами.

Васко миновал Вандомские арочные ворота, где Гаски и их епископ Нонего поместили чудотворное изображение Богоматери,^{42} покровительницы нашего города; это изваяние — герб Порто; затем студент проследовал к воротам, которые теперь зовутся воротами святого Себастьяна, и оттуда выехал на все ту же улицу Святой Анны. Он остановился близ арки, увидел, как приоткрылись створки ставней, и расслышал слова, произнесенные тихо, но внятно:

— Хорошо! Спеши же. И ни слова более.

Васко разглядел взметнувшийся в воздух белый платок. Платок падал вниз; Васко подхватил его на лету, почтительно поцеловал и спрятал у себя на груди. Ставни затворились, и он продолжал путь.

Он уже подъезжал к городским воротам, которые об эту пору наверняка не отворились бы для кого-то другого, но тот, кто прискакал из Епископского дворца верхом на великолепном коне, известном всему городу, племянник Жоана да Аррифаны, любимец самого прелата, — у кого мог он вызвать подозрения? Отворили ему ворота и пошли будить лодочников, чтобы переправили его на тот берег Доуро.