Аркад (СИ)

– Но что все же было, каково это – слышать в своем мозгу кого-то; если это, конечно, на самом деле было? И что вы имели в виду, говоря о трех вещах?

– Вы их знаете не хуже меня. Три вещи, которые должен сделать человек за свою жизнь.

– Ну, я не знаю, что вы имеете в виду, может быть, это? Существует поверье: родить сына, посадить дерево и написать книгу. Может быть, эти три вещи? В чем здесь соль, я что-то не пойму.

– Вам что, разжевать?! Неужели непонятны ассоциации? В конце концов, неважно, родишь ли именно ты своего сына. Главное, что ты оставишь поколения или поспособствуешь, чтобы остались поколения человеческого рода. То есть результаты твоих действий будут способствовать продолжению человечества и его бессмертию. Второе – дерево, или дом. Ты должен оставить соответствующую среду обитания для этого поколения, чтобы ему было где жить, природу. И третье – передать ему наработанную информацию об окружающем мире, о космосе, о человеке и его среде обитания.

Яринг тяжко вздохнул и продолжил тихим голосом:

– Тогда можешь считать, что жизнь тобой прожита не зря, что ты выполнил функции программы, заложенной в тебя, в твою ДНК, или, на худой конец, хотя бы часть функций – настолько, насколько ты был способен, был сотворен, был совершенен в осуществлении этой триады программы. И если что-то, хотя бы одно из трех, у тебя получилось в жизни, можешь воздавать хвалу создателю твоей программы за то, что работа создателя была неплохой, качественной.

Несколько мгновений они сидели молча. Полковник хотел было уже прервать молчание повторным вопросом о голосе в голове, но Яринг опять заговорил уже нормальным тоном, который с каждой произнесенной им фразой стал постепенно повышаться:

– У кого что-либо из этой триады не получается, тот чувствует себя ущербным, неполноценным, выбитым из колеи, и он начинает пытаться представить эту свою ущербность как достоинство. Но достоинство с отрицательным знаком, которое становится антигуманным. Эти действия наносят ущерб выполнению целей программы. Но это совсем не означает, что человек не виноват, мол, его таким сделала программа, природа, бог и тому подобное. Он мог бы, понимая свою никчемность, с ней согласиться и существовать, не мешая другим. Но он-то этого не делает. Он хочет быть значимым, как и другие с полноценными программами. Именно таким я до того мгновения и был, я это почувствовал, я это знаю. Можете думать обо мне все что угодно. Я не нуждаюсь в утешениях.

Яринг надолго замолчал, погрузившись в свои нерадостные думы. Полковник подумал уже было, что разговору конец. Но сенатор, как будто и не обрывал фразы, продолжал с того же места с горьким сожалением:

– И потому к нему сожалений никаких быть не должно, он подлежит уничтожению, как человеческий враг. Либеральные юристы часто говорят, что, мол, казнью порока не истребить. Но они не понимают, что предназначение казни не в том, чтобы истребить возможный порок в других. В этом может быть только зрительный эффект, когда другие наблюдают за казнью. Да и эффект может быть обратного рода. Нет, предназначение не в том, чтобы искоренить преступность, так сказать, осуществить профилактику преступности. А в том, чтобы уничтожить человеческого врага. А когда с террористом или насильником заигрывают, начинают искать юридические лазейки, чтобы сохранить ему жизнь, потому, мол, что жизнь самоценна – фарисеи! – тем самым действуют против человеческого рода и его выживания. Я вас спрошу: что опаснее – грязь или бактерии в ней? Бактерии можно обнаружить и уничтожить, а вот грязь – везде, и везде она вновь порождает бактерии. Насильник себя проявляет насилием, и его можно обнаружить и уничтожить, а вот его защитники – часто анонимны. Примирение со злом его удваивает…

Прибыв на Землю, они расстались. Говард доложил шефу результаты экспедиции и отправился отдыхать в свой засекреченный дом.

* * *

– Сэр, к вам опять этот Яринг, – в голосе секретаря звучало явное отвращение. Тем не менее, он был вышколенным служащим при президенте и не позволил бы себе что-то сверх протокола.

– Впустите его, – зная жесткий характер этого сенатора, от которого многое зависело в проведении собственной политики, Янис вышел из-за стола, перешел к небольшому столику с двумя креслами.

Вошедший сенатор уже мало напоминал своей повадкой бывшего ястреба. Однако его порывистая манера движений сохранилась. Он быстро прошел до столика, за которым расположился президент, не дожидаясь приглашения, сел напротив.

– Янис, за вами очко. Нам нечего играть друг с другом в прятки. Там, на астероиде, я встретился с чем-то, что заставило стать меня вашим партнером. Не обольщайтесь, я все же не Траб, готовый на потребу толпы… Но я изменился. Я не мальчишка, чтобы этого стыдиться перед кем бы то ни было. Мы с вами играем в одни игры, и мне важен результат. А теперь, я думаю, возможные результаты разных политических акций у нас с вами должны совпасть. И вот почему я снова здесь.