Аркад

Картинки из того сна до сих пор не исчезали полностью из его памяти, и каждый раз возникали перед его внутренним взором, как только он об этом вспоминал. Он оказался где-то, как будто бы на Земле, – те же деревья, кусты, люди, небольшие строения. Но что-то все же говорило за то, что он находился не на родной планете, либо если и на ней, то уж очень странной, не похожей на себя обычную. Как он оказался в этом месте, он не помнил. При этом у него промелькнула мысль, что он здесь находится временно, как бы в командировке. Он долго бродил в этом новом для себя пространстве, встречая разных людей, и тех, кто еще жил, и тех, кто уже ушел в иной мир, осознавая самого себя и удивляясь необычности посещаемых им мест. Но самое необычное, что ему больше всего запомнилось и что до сих пор стояло перед его внутренним взором, так это плачущие цветы. В одном месте этого пространства, в котором он оказался в своем сне, как на подиуме, росли три или четыре странных дерева. Их стволы и ветви были зелеными, но не было листьев. Листья им заменяли множества гроздьев ярких цветов всех цветов радуги. Вместо листьев – гроздья ярких цветов! Каждый из них представлял как бы букет разноцветных ракет праздничного салюта, только в миниатюре. Его спутник сказал, что это особые деревья и цветы. Они знают наши мысли и плачут, если их постегать. И он, смеясь, ударил ладонью по одному из гроздьев цветов. Они зазвенели как колокольчики, весь букет наклонился к земле и он услышал их плач. Именно плач, а не звон. Цветы плакали! Второй сопровождавший его знакомый сказал, что не стоит их трогать или бить руками. Тот же эффект можно получить, если их стегать ветками, но им будет не так больно. После этого картинки стали меняться, как в калейдоскопе, как если бы он понемногу стал удаляться от них, улетать из этих странных мест. И каждый раз при воспоминании об этом сне его душа рыдала, вспоминая плач цветов.

– Да, я знаю, цветы плачут! И не только цветы, но и растения, а также все живое.

Ему вспомнились стихи малоизвестной поэтессы об испытываемой живым существом боли, которые запали ему в душу и сейчас, при воспоминании о плаче цветов, всплыли в его памяти:

Где совсем недавно сосны горели,

И слышались выстрелы, крики и вой,

Где не молкли раскаты, собаки хрипели,

Волк бредет одинокий, затравленный, злой.

Всклокочена шерсть, и глаза помутнели,

Он теперь не вожак… проходимец лесов.

И проходят в томлении дни и недели,

По ночам только слышится уханье сов.

Он остался один и лишился покоя,

Стая пала, не справившись с хищным огнем.

И теперь уж не слышно их дикого воя,

Человек стал для них ненавистным врагом.

Кровоточит еще на боку волка рана,

Перебитая лапа в крови и в грязи.

Умирать вожаку пока еще рано,

И приходится дальше ползти и ползти.

Не понять человеку, что в сердце у зверя,

И какую он в жизни сыграл этой роль,

Но тоскующим, злобным глазам волчьим веря,

Я скажу, что и он может чувствовать Боль…

– Вы заметили одну особенность людей? Только у людей открытый рот, оскал зубов означает улыбку. Во всем остальном живом мире на планете Земля оскал означает либо страх, либо угрозу. Хотя, с другой стороны, я нередко встречал людей, которые своим оскалом обозначали улыбку, но по другим признакам их лиц, глаз, морщин, напряжения мускулов, можно было прочесть совсем иное, в том числе страх, злобу, ненависть. Почему люди в своих чувствах так отличаются от всех остальных живых существ планеты?

Коллинз оглядел лица сидящих. Было ясно, что никто из них не собирался как-то комментировать его высказывание.

"Ну, что же, – подумал он. – Зачем доказывать несведущим людям то, что ты сам видел или испытал? Они ведь все равно не поверят до тех пор, пока не увидят это собственными глазами. Но они могут этого и не увидеть никогда в своей жизни". Утвердившись в этой мысли, Коллинз успокоился, как будто бы и не было предмета спора.

* * *

В один из вечеров после проводов очередной партии самых молодых колонистов на Землю для учебы, основная "элита"

Мирного – Брейли с Альбертом, Райнер, Коллинз, Андрей Сеунин, Петер и некоторые другие вели неторопливые беседы.

Глядя на искусственный закат и предаваясь грустным размышлениям о своем командире, каким считал Аркада его молодой помощник Семен, ни к кому конкретно не обращаясь, он задал вопрос, который, видимо, волновал всех:

– Если база берсеркеров может оказаться, например, в 100 световых годах от Солнечной системы, то сколько будет длиться их движение к нам в физическом времени, если они отправятся в данный момент?

Альберт не преминул откликнуться первым:

– Ну, это легко подсчитать. Если световой год равен 63 290 астрономических единиц, а одна а.е. равна 150 миллионам километров, значит, один световой год равен 9 493 500 млн. км. Но это ничего не значит.

– Почему?