Аркада

Эрна обожала дурачиться, но только здесь, дома, нигде больше. В поместье молодая женщина дурачилась по-настоящему, как в детстве: прыгала в бассейн одетой, дралась подушками, лазала по деревьям… Ее мать умерла, когда Эрне было всего девять, отец так и не женился, не привел в дом чужую женщину и отыскал в своем безумно плотном графике время для дочери: читал ей книги, учил плавать, кататься на велосипеде и… дурачиться, сбрасывая накопившееся напряжение.

— Привет! — прощебетала Эрна, плюхаясь в кресло.

— Привет, милая, — кивнул в ответ отец.

— Мне хорошо.

— Я рад.

— Ты подарил мне целый мир.

— Мы вместе его создали.

— Я прячусь в наш дом, как в Нарнию.

— Неужели за пределами Лонг-Айленда так плохо?

— Нет, просто здесь слишком хорошо.

Она потянулась в сладкой истоме. Он улыбнулся. Ему тоже было хорошо.

Б.Б. Феллер выглядел на удивление молодо: гладкая, свежая кожа, морщины на лице исключительно от улыбок — вокруг глаз, пышные волосы черны как смоль — и благодаря краске налет благородной седины лишь подчеркивает их блеск и силу. Б.Б. дышал мощью мужской зрелости, выглядел на сорок, максимум на сорок пять, и никто бы не подумал, что красивая тридцатилетняя женщина — его дочь.

— Как прошла поездка в Европу?

— Прекрасно.

— Развлеклась?

— Их ночные клубы по-прежнему лучшие в мире, — мягко ответила Эрна, глядя на гладь бассейна. — Европейцы сотни лет культивировали извращения, их мастерство недосягаемо.

— Я ведь просил не дразнить меня подобными выражениями, — напомнил Феллер.

— Извини, папа.

— Я не ханжа, я прекрасно понимаю, что ты сама выбираешь себе развлечения, но не хочу тратить время на их обсуждение, — спокойно продолжил Б.Б. — Мы не настолько часто видимся.

— Увы.

— Согласен: увы.

Интересы Феллера простирались по всему миру, и в последние годы он все больше и больше привлекал к своим делам Эрну, постепенно передавая ей бразды правления империей. Это было умно и правильно, однако платой стали дни и даже недели, в течение которых отец и дочь не виделись, а иногда даже не разговаривали.

— Ты слышал новости?

— Нет.

Он явно солгал, но только чтобы сделать дочери приятное: позволить рассказать важную информацию.

— NYT наконец-то заговорил об Орке!

Б.Б. выдержал паузу и поинтересовался:

— Началось?

В точности повторив реплику, которую Эрна произнесла в вертолете.

— Они больше не смогут его игнорировать, — кивнула молодая женщина.

— Значит, началось.

— С завтрашнего дня я подключу блогеров и остальные новостные ленты.

Б.Б. вздохнул. Не горестно, нет, а как человек, который ждал чего-то не очень хорошего, но неотвратимого, не очень рад случившемуся, но понимает, что иначе быть не могло.

— Ты расстроился? — удивилась Эрна.

Лгать не имело смысла.

— Немного, — кивнул Феллер.

— Но почему?

— Потому что… — Он перевел взгляд на океан, который постепенно исчезал в наползающей тьме, и негромко произнес: — Я… кажется, я рассказывал, что в юности увлекался архитектурой? В далекой юности: когда заканчивал школу и был вполовину младше тебя.

— Невежливо напоминать женщине о возрасте, — улыбнулась Эрна.

— Для меня ты навсегда останешься маленькой девочкой, — мягко отозвался Б.Б. Помолчал и продолжил: — В те годы меня завораживало мастерство людей, умеющих творить великое из глупого камня, мешков с особой пылью, стекла, стали и воды. Я был очарован… я до сих пор очарован этим волшебством. Я восхищаюсь людьми, способными представить образ грандиозного собора задолго до того, как он поднимется к небу. И не просто представить, а удержать в голове, создать чертежи и заставить рабочих воплотить свой замысел. Нам говорят, что в далекие времена люди были темными и необразованными, а я смотрю на Notre-Dame de Paris, заложенный еще в первом тысячелетии, и думаю о том, что тогда, посреди дикости и тьмы, при полном отсутствии серьезных знаний и наук, отыскался человек, способный представить эту красоту, человек, чье развитие обгоняло современников на сотни лет. Я завидовал таким людям, но архитектором не стал… — Последовала еще одна пауза. — Знаешь, почему?

— Об этом ты не говорил, — тихо произнесла Эрна.

— Моему отцу очень понравилась история о парижском соборе, — продолжил Б.Б., по-прежнему глядя на океан. — Он согласился с моими доводами, посмотрел наброски и чертежи и искренне ими восхитился. Когда отец перебирал работы, я видел слезы на его глазах. Он сказал, что у меня талант, сказал, что окажет любую поддержку, если я решу посвятить себя строительству… А потом спросил, кто велел тому архитектору построить Notre-Dame. И я задумался.

— Дед был умен, — прищурилась Эрна.