Аркадиана

-- А нельзя сделать два макета? - спрашивает Настя в трубку, и уши у нее краснеют от напряжения. - Один с серебряный логотипом и золотой надписью, а второй наоборот... в смысле, с золотым логотипом и серебряной надписью?.. А?

-- Впрочем, меня это уже не касается, - заявляет Коля. - Слава богу, не касается! Нет, ты подумай! Конечно, она за деньгами!.. - он обращается к Насте. У Насти тем временем раздвоение личности.

-- Что? - спрашивает она в трубку. - Шильдики?.. Что?.. Одну минуту...

-- У меня есть своя семья! - заявляет он мне громогласно. - И мне есть на что тратить деньги!..

-- Ой, да не прикидывайся ты таким уж трудягой, - говорю я, отмахиваясь. - Уж я-то знаю, что за твоей личиной прячется, - я гляжу на него, прищурив глаза, и декламирую с выражением. - Он кубками вливал в себя вино. Он мясо жирное терзал руками. Был потен лоб его...

-- Иди к черту! - кричит он, перебивая меня. - Что за дурацкая привычка вечно цитировать неизвестно что!

Настя, не выдерживая внутреннего конфликта, роняет трубку.

-- Почему неизвестно? - говорю я. - Мне известно. А про тебя я давно подозревала, что ты двоечник. Мало того, что диплом у тебя купленный, так еще и аттестат, оказывается, фиктивный...

Он стучит кулаком по столу.

-- У меня диплом!... Потом и кровью!...

Сейчас он начнет ругаться матом. Если только новая жена его не облагородила - что вряд ли.

-- Ну да, - говорю я. - Самостроком в общаге пять лет фарцевал, а теперь потом и кровью. Ты ей вон говори, а я-то уж тебя знаю...

На этом я поднимаюсь и выплываю из комнаты, дабы не усугублять скандала.

- Ты еще у меня денег требуешь! - летит мне в спину. - С твоим моральным обликом... страну позорить собралась? Пусти козла в огород! Тебя надо вообще... от общества изолировать!..

Следуют интимные подробности моей биографии. Противно. Жалко. На лестнице мне безумно хочется к морю. Если полчаса назад я вяло следовала Вериному плану, то теперь, когда понятно, что моря не будет, мне страшно хочется окунуться в теплую соленую воду и развалиться на горячем песке... Подарите мне море... что ему стоит?.. Нельзя. Ничего нельзя. И как меня угораздило выйти замуж за такое?... Видимо, я правда живу во сне...

Надо отвлечься, иначе я расстроюсь, буду жалеть себя, краски мира поблекнут, и я стану делать глупости. Тогда я спускаюсь на пятый, к Оксане. Она сильно похудела и изменила цвет волос. Теперь они у нее желтоватые, как мед. Последний раз, с год назад, они у нее были медно-рыжие.

-- Заходи, мать! - кричит она. - Сто лет тебя не видела.

Я присаживаюсь. В комнате половина мест пустует, а на другой половине сидит народ все сплошь незнакомый.

-- Была у своего-то? - спрашивает Оксана, понизив голос. - Видала мадам? Вот так... - она шепчет мне в самое ухо. - Такая клиника, слушай... На шаг от него не отходит... В буфете поднос за ним несет... Девки наши ржут... Вот так-то. Такой цепной пес, поди ж ты... Это ты все либеральничала. А ними вот так надо...

-- А мы сейчас с тобой со свиданьицем, - говорит она, залезая в сейф и снимая несколько толстых папок из первого ряда с надписью "счета-фактуры". - Алексей Петрович тут вчера в отпуск уходил, я заныкала кое-что...

Через несколько минут мы тихонько хлебаем "Белый Аист" подозрительного вида, закусываем помидорами, и она делится со мной новостями за целый год.

-- Мадам-то, - говорит она. - Тупая... как пробка. Янка-то была ого-го!.. А эта ничего не умеет. Рекламой тут занималась - пять тысяч баксов спустила непонятно на что... Зато все по науке. Книжек накупила вот таких толстенных... как могильная плита. Книжки тоже, между прочим, не дешевенькие. Презентацию выдумала - говорит, шарики воздушные надо из окна вывесить, а то никто, мол, нас не знает... Представляешь, бред какой?.. Говорить не может... ничего не может. А Янка-то знаешь где - в полном порядке сейчас. Янка не пропадет... Она теперь при каком-то химическом концерне немецком, у нее и машина служебная, и зарплата почти три штуки, и в командировки заграничные летает, и плевать она хотела на этот гадюшник... Хочешь позвонить ей? Я тебе телефончик дам...

Треплемся мы почти час, и потом, сильно навеселе, я двигаю домой.

Никогда у меня ничего не получается. Вера будет загорать и лопать фрукты, а я общаться с утками и дышать смогом.

Зайдя в подъезд, я вздрагиваю. Под объявлением стоит Татьяна Семеновна из шестьдесят восьмой квартиры, жуткая полуразрушенная бабка с отъехавшим взглядом - директор советской булочной на пенсии - и пытается прочитать, что написано (кажется, по буквам). Слова "здравствуйте", "пожалуйста", "будьте добры" действуют на нее как чужая речевка на пьяного болельщика. Послав согласно Лютиковой любимой терминологии, можно выжать из нее блаженную улыбку, словно от сладких вальсов розовой юности - при условии наличия таковой когда бы то ни было. Но ответ не замедлит теми же словами. В сильно усложненной комбинации. Я стараюсь незаметно проскочить. Не получается.

-- Это чего-й то? - скрежещет она, сверля меня глазами. Не здороваясь и не называя по имени.