Аркадий Аверченко

— По вашему виноватому виду. Это сразу заметно! У венгерских журналистов, например, когда они являлись ко мне, было такое лицо, будто они пришли делать операцию слепой кишки.

— Разрешите приступить?

— Всякое сопротивление бесполезно. Приступайте. <…>

— Где вы жили в последнее время?

— В Чехословакии. Я в восторге от этой страны! Ласковый, приветливый народ, чудесное отношение к русским. К сожалению, мы чехов не знали раньше, мало знаем и теперь. А они нас очень любят.

— Что вы делали в Чехии?

— Устроил 30 вечеров юмора и писал в чешских газетах. Теперь чешское издательство Вилимек выпускает полное собрание моих сочинений.

— На каких языках вышли ваши книги?

— На немецком, венгерском, итальянском, польском, болгарском, сербском, хорватском, чешском, финском… Вы не устали?

— Немножко. Куда вы едете дальше?

— Мне все равно. Раньше я был русским гражданином и для меня поездка из Петербурга в Третье Парголово была подвигом. А теперь я гражданин мира — и страны мелькают передо мной, как придорожные столбы. Земной шар сделался мал. За последние 3 года он высох и сжался, как старый лимон.

— Где учились вы актерскому искусству?

— У большевиков. Не будь их — мне и в голову бы не пришло так энергично вступить на подмостки.

— Ваше отношение к большевикам?

— Это дело вкуса. Некоторым и индийская чума нравится. В особенности, если она не у него, а у его соседа…

— Как вам понравилась Литва?

— О, я здесь всего 4 дня. Мне только пришлось ознакомиться с отношением ко мне литовского правительства и администрации. Оно мне очень пришлось по душе, и я с удовольствием пожил бы здесь некоторое время.

— Ваше отношение к русской литературе?

— Я в литературе больше всего ценю сжатость, краткость. Будь то роман, повесть или интервью — все должно быть кратко.

Мы поняли намек и откланялись» (Аркадий Аверченко (Интервью) // Эхо. 1923. 9 января).

Отзывы о вечере Аверченко и К° в Ковно также были помещены в «Эхе» за подписью А. Панина (псевдоним Бухова). Вот один из них (он интересен тем, что автор рассыпается в комплиментах Раисе Раич): «Зритель, читатель и слушатель печального сегодняшнего дня — устал. Ему хочется улыбки, искреннего смеха, возможности проветрить затхлость самочувствия — потому он так любовно ловит каждую крупицу смеха со сцены. В этом отношении оба вечера Аверченко — вполне удовлетворили публику. К самому Аверченко публика отнеслась очень любовно, вполне понимая, что ей представляется не только театральное зрелище, но и возможность посмотреть и послушать писателя, который считается первым и лучшим юмористом в Европе. Для Европы недосягаем американский юморист О’Генри, замолчал талантливый англичанин Джером К. Джером, австрийская разруха куда-то зашибла Рода-Рода[97] и только Аверченко, переведенный на все языки, рассыпает блестки юмора. В его пьесах, какие мы видели вчера, большую услугу автору оказывает г-жа Раич. Второе свое выступление она провела еще более блестяще, чем первое. Так провести свою роль в милой и изящной безделушке как „Ключ“ может только первоклассная актриса. Автор дал благодарную канву, но узоры на ней вышила г-жа Раич. В „Москвичке в Константинополе“ она другая, в „Жоржике“ снова другая — на протяжении одного вечера артистка перевоплощается и трудно даже определить, какую из ролей она отделала изящнее. Приятно отметить, что г-жа Раич — молодая артистка, и когда перед ней откроется настоящая сценическая дорога, мы наверное услышим о ее блестящей артистической карьере. Г. Искольдов лучше всего был в „Ключе“. Он артист французского комедийного жанра и проводит свои роли с легкостью опытного комедийного актера» (Панин А. [А. С. Бухов]. Театр и искусство. Вечер Арк. Аверченко // Эхо. 1923. 12 января).

В этой рецензии как-то очень чувствуется, что Аркадий Тимофеевич просил друга уделить побольше внимания Раич. «Между прочим, — писал потом Бухов Аверченко, — после твоего отъезда здесь возник вопрос — не ухаживаешь ли ты за Раисой Павловной. Я слишком чистый человек, чтобы думать всякую гадость. Но если не ухаживаешь — дурак. Она очень славная!»

Старый друг оказался проницателен!

Столица Латвии Рига, куда гастролеры отправились из Ковно, была в начале 1920-х годов самым большим городом Прибалтики с многочисленным русским населением. Аверченко пригласили выступать на сцене Рижского театра русской драмы, который с 1921 года переживал эпоху расцвета. Работой труппы (а в нее влились актеры-эмигранты из России) руководил режиссер М. Я. Муратов (бывший актер Малого театра). У них с Аверченко была договоренность о постановке пьесы «Игра со смертью», впервые представленной в 1920 году в Севастополе. Экземпляр комедии с многочисленными пометками Муратова и карандашными набросками декораций сохранился в архиве Аркадия Аверченко.