Аркадий Бухов

Писец судьи античным взмахом руки подсовывал античный приговор и антично опускал в карман тоги несколько сестерций оправданного, который уходил домой, громко повторяя перед каждым встречным:

— В Риме еще есть судьи!

И только дойдя до дому, уныло прибавлял:

— Лучше бы их не было! Это большой ущерб для домашнего хозяйства.

Греческая взятка носила почти тот же характер. Первоначально к ней приучили сами боги, требуя то мясных, то вегетарианских, то денежных жертвоприношений. Собственно говоря, сами боги, которые жили на полном пансионе на Олимпе и нуждались только в карманных деньгах. много не требовали, но их делопроизводители, называвшиеся главными жрецами, требовали в жертву от бедных греков все, начиная от скверных букетов и кончая целыми фермами с дорогой молочной скотиной.

— Диана требует от тебя корову, — официально обращался такой жрец к простоватому греку, зашедшему в храм просто из-за дороговизны человеческой медицинской помощи. — тогда и твоя болезнь пройдет.

— Ко-о-орову? — удивлялся грек. — Это за простой чирей на шее и корову?

— Зато, брат, как рукой снимет, — поддерживал жрец интересы своей доверительницы, — у нас, брат, масса благодарностей есть. Кухмистер из Эфеса нам пишет…

— Нет. Не выгодно. Корову за чирей… Статочное ли это дело?! А если у меня лихорадка будет, ты бабушку живую потребуешь…

— Иди к другим богам, — сердился жрец, — у Зевса дешевле… Они тебе за дохлую собаку целую чахотку пообещаются выгнать…

— Да мне что идти… Мне бы так подешевле где. Хочешь, я теленка приведу?

— Мое дело маленькое. Богиня требует, не я…

— А что твоя богиня с моей коровой делать будет? Тоже… Богиня, подумаешь… Да такую богиню сандалией по ро…

— Ну, веди, веди теленка… Грек несчастный…

— Давно бы так… А то — богиня, богиня…

* * *

Средневековье лелеяло второй вид взятки — с напоминанием.

— Напомни твоему господину, — говорил какой-нибудь рыцарь, слезая у придорожного замка. — что, если его замок подпалить с восточной стороны, это будет весело.

— Может, еще что-нибудь напомнить? — вежливо спрашивал привычный сторож, вынимая кусок пергамента и гусиное перо. — Я запишу.

— Напомни еще, что у рыцаря Шевалье Риккарда да Кардамона пустой желудок и пустой карман.

Слуга возвращался через десять минут, неся на вертеле кусок жареного барана и мешочек, снизу наполненный для тяжести железными опилками, а сверху прикрытый десятком потертых монет.

— Признает ли твой хозяин, что нет женщины красивее, чем прекрасная Мария Пиччикато дель Гравио ди Субмарина ля Костанья?.. Впрочем, это не важно. Дай-ка сюда мясо. И деньги давай. А вина нет? Ну, не надо.

Вассалы брали взятки пачками, с целых деревень. Иногда деньгами, иногда натурой. До сих пор еще не забыто так называемое Jusprlmae noctis — право первой ночи, которое вассалы рассматривали как свадебный подарок новобрачным.

* * *

В России первую взятку потребовал Ярила. Это был простой, незатейливый чурбан, которому наши прародители мазали при всяком удобном и неудобном случае медом деревянные губы. Ярила был от этого липкий и сладкий. По ночам жрецы собирались целой толпой и, отгоняя друг друга, облизывали его до утра.

Мазали славяне очень нехорошо. Старались иногда незаметно помазать смолой, если поблизости не было Ярилиных служащих.

— Черт тебя знает, — сердились славяне, — полфунта сотового на тебя вымазал, а хоть бы что… Так и издохла корова…

Но мазать, из-за боязни осложнений с деревянным скандалистом, было необходимо. Особенно усердно мазали конокрады, потому что без Ярилиной помощи нельзя было украсть самой подержанной кобылицы.

С тех пор и осталось выражение: «нужно смазать».

В эпоху великих князей смазывали особенно усиленно воевод. Это были люди веселого и неуживчивого характера, с таким широким размахом и неиссякаемым интересом к чужому имуществу, что население вверенных им городов, в последний раз выразив свои лояльные чувства, само выводило на большую дорогу и начинало грабить.

Воевода с утра начинал обходить свой город, пытливо присматриваясь к быту своих подчиненных.

— Ай, Ивашка, друг, — останавливал он богатого горожанина, — ты здесь шляешься… А за что, почто ты, собачий сын, еще издали мне не кланялся, животом своим не подмел земли, свою шапочку распоганую не ломал ты, кошачий сын?!

Ивашка, будучи от природы человеком неглупым, приступал прямо к делу:

— Не гневись ты, свет-воеводушка… Ты прими от меня, сына блудного, эту курочку, эту уточку, да яичек еще три десяточка…

Воевода внимательно выслушивал это и ставил резолюцию:

— А и взять в тюрьму надо этого пса поганого, пса зловредного… К черту уточек, к черту курочек, да яички — ко всем чертям… Ты гони-ка сюда нам коровушку, да лошадушку, да…

— Ну, в тюрьму так в тюрьму, — прозаически решал Ивашка и шел к заплечным мастерам. Это были люди профессии, еще не подведомственной ремесленным управам. С Ивашкой они обращались так неосторожно, что, уходя из тюрьмы, он забывал там три пальца или одно ухо. После этого Ивашка надевал кумачовую рубаху, затыкал топор за пояс и резал купцов.