Аркадий Бухов

Я скромно выпивал пододвинутый мне стакан и робко уходил к себе в комнату. На что я был теперь нужен?.. Мое отсутствие проходило незаметным, и, если я слышал доносившийся из столовой взрыв шумного восторга, я знал, что это Агаша принесла извлеченного откуда-нибудь из-под шкафа или из корзины с бельем моего счастливого соперника…

V

В темные вечера под видом срочного делового визита я уходил из дома, ловил кота где-нибудь на черной лестнице и ехал на другой конец города подкидывать его куда-нибудь к неосвещенному покинутому зданию.

Через два дня, проходивших в мрачном отчаянии моих близких, кот являлся голодный, заморенный и отсыпался на моей постели.

Я уславливался с дворниками о преждевременной смерти Серого, но судьба, по-видимому, покровительствовала этому грязному животному: неудачно пущенный камень попадал почему-то в ногу подвернувшемуся мальчишке или в окно подвального этажа; накидывание мешка или простой тяжелой доски вызывало крик по всему дому, причем возмущенные соседи вызывали на место происшествий лично меня, и я сам, незримо участвуя в черном заговоре, должен был публично делать выговор дворнику и требовать, чтобы он оставил мое домашнее животное, никому не мешающее, в покое.

Домовый управляющий, ценя меня как аккуратного плательщика и старого квартиранта, извинялся по телефону за своих дворников. А когда один из них был рассчитан за это, как жертва моих заговоров, он, обиженный, ходил по кухням и раскрывал нашу тайну. Как и чем я мог оправдаться?

* * *

Кончилось тем, что кота кто-то отравил. Я до сих пор не знаю, с кем я могу обменяться долгим и растроганным рукопожатием… Около недели в доме чувствовался покойник. Обедали не вовремя, на меня смотрели хмуро: все чувствовали во мне человека, руки которого обагрены кровью.

Теперь, когда это забылось, я чувствую себя хозяином положения. На столе у меня чисто, сидя ночью за работой, я не дожидалось ничьего царапанья в дверь, а когда в полуоткрытую форточку со двора долетает томительный и унылый кошачий призыв к помощи, я знаю, что не меня, а другого этот призыв вытолкнет на двор из теплой и светлой комнаты.

Если бы теперь снова пришел к нам какой-нибудь кот и изъявил явное желание поселиться и жить на тех же условиях, я позвал бы его к себе в кабинет и постарался бы в простых и возможно более убедительных выражениях доказать ему, что он здесь лишний. Если бы он не понял, я показал бы это ему в более наглядных формах.

Что бы вы ни говорили, а есть случаи, где даже мягкому, интеллигентному человеку приходится обращаться к помощи грубой физической силы…

1915

Анекдот

Когда играете в двадцать одно, и если в колоде есть мелкие карты. — к восемнадцати можно совершенно свободно прикупать. Я. по крайней мере, всегда прикупаю. Когда я вчера у Мамониных собирался рискнуть таким приемом тремя рублями, ко мне подошел Васенька Пикнусов, остановился сзади и потрогал за плечо.

— Ну?

— Есть анекдот, — подмигивая, сказал он. — Сегодня утром слышал…

— Сейчас, Васенька. Пожалуйста… У меня девятнадцать… Ваши двадцать.

Три рубля слабо улыбнулись и ушли к моему соседу. Я отдался во власть Васеньки.

— Приходит один купец в трактир, — захлебываясь от возможности удивить меня, рассказывал Васенька. — видит: висит канарейка… «Сколько стоит?» — Двадцать рублей. «Зажарьте». Зажарили. А купец, знаете, посмотрел и говорит.

— «Отрежьте на пять копеек?» Так, да?

— Знаете? — обиженно спросил Васенька. — Могли бы сказать…

— Да у анекдота-то бородища до земли… Седая, Васенька… Его еще Иона в китовом животе выдумал…

— Многие и такого не знают.

— Да вы не обижайтесь, Васенька…

— Я ничего. Вы всё знаете. Откуда это только, удивляюсь…

Васенька отошел от меня и заговорил с каким-то молодым человеком в визитке и со сверкающим подбородком.

Молодой человек вежливо слушал и кивал головой. В одном месте он прервал Васеньку и улыбнулся. Тот обиженно посмотрел в сторону и отошел. Но, судя по тому, что молодой человек стал искать кого-то глазами, я понял, что Васенькин яд начал действовать.

Через полчаса за чаем молодой человек, которого звали Соломоном Абрамовичем, подавая мне варенье, сказал, что ему очень скучно.

— Да, знаете, немного…

— Мне, между прочим, третьего дня анекдот рассказывали один еврейский… Вы не любитель?

— Мерси, ничего…

— Приходит Шепшелевич в ресторан… Видит, висит щука… То есть не висит, а в аквариуме висит. Одним словом, плавает. «Сколько стоит?» — «Двадцать пять рублей». — «Двадцать? Нафаршируйте. Только с чесноком». Нафаршировали. «Отрежьте мне на двадцать пять копеек».

— Ага… Да… Это тово… В ресторанах это часто…

Соломон Абрамович круто замолчал и, помешав ложечкой чай, заговорил с соседом слева. За общим шумом мне не было слышно их разговора. С соседом его я знаком не был. Говорили, что он начинающий писатель. В наше время это не наталкивает на желание познакомиться.

Он наклонился к Соломону Абрамовичу и слушал, что тот говорил. В середине рассказа он вдруг весь всколыхнулся от радостного смеха и замахал руками:

— Знаю… знаю… А потом говорит ему…