Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

Но Голиков верил в свою невиновность. Верил в то, что сумеет ее доказать во время 10–15-минутного рассмотрения дела в трибунале. Примерно столько времени отводилось на каждого подсудимого. Еще пять минут длилось совещание перед вынесением приговора. «Три жизни в час» — такова была «производительность труда» этих законников.

И Голиков никуда не убежал. Наоборот. Он все время был на глазах, жил общей трудовой жизнью с нестроевыми бойцами.

* * *

Однажды за Голиковым приехал посыльный:

— Тебя вызывает командир бригады.

— Зачем?

— Там узнаешь.

Товарищи-обозники, с которыми Голиков прожил три недели, за полчаса его отмыли, побрили, одели во все чистое, надраили сапоги и дали новый офицерский ремень.

Комбриг принял Голикова в том же кабинете. Только выглядел он очень плохо: у него начинался приступ астмы. Ему с трудом давалось каждое слово

— Я пригласил вас, — сказал комбриг, — чтобы познакомить с одним документом.

Он протянул листок, который лежал возле чернильницы.

Трудно сейчас сказать, какие мысли пронеслись в голове Аркадия Петровича. Это мог быть и приказ о разжаловании, и заочно вынесенный приговор. Формальности на фронте соблюдались не всегда…

Однако, пробежав первые строчки, Голиков протянул листок обратно.

— Вы, наверное, ошиблись. Это не та бумага. Здесь написано: «Командиру 303-го стрелкового полка тов. Молодцову».

— Ошибки нет. Читайте вслух.

— «Предписываю с получением сего сдать вверенный вам полк тов. Вялову, а самому прибыть в штаб бригады…» — говорилось в документе.

— Я отстранил Молодцова от командования полком за хулиганство, которое он учинил с вами… Молодцов пытался выгородить вора, ошельмовав вас. Но главное даже не это. Все, в чем меня уверял Молодцов, оказалось клеветой. Все, что говорили вы, оказалось правдой. Я благодарю вас за достоинство и мужество, с которым вы держались. Ординарец Молодцова арестован и пойдет под суд. Дело самого Молодцова будут разбирать другие инстанции. В первую очередь, особый отдел. Меня прошу извинить за прошлый разговор…[139]

* * *

От смерти Аркадия Голикова спасла (в который раз!) «мамина школа»: мамин наказ при любых обстоятельствах говорить только правду и не терять крепости духа.

…А пока в Красноярске его ожидало новое разбирательство.

Ликование дураков, или Сразу четыре «дела» против одного обвиняемого

В Красноярск Голиков прибыл поездом. Номер состава и даже номер вагона заранее по телеграфу сообщили сотрудники особого отдела штаба ЧОН, которые скрытно сопровождали комбата. Задач перед ними было поставлено много. Главная состояла в том, чтобы не дать чекистам Щербака выкрасть Голикова в пути.

В Красноярске Аркадия Петровича встретили прямо у вагона, посадили в пролетку и доставили в штаб ЧОН губернии. Там Аркадия Петровича накормили, отвели помыться в бане. После нее, распаренного, привезли на заседание следственной комиссии штаба. Это было нечто подобное теперешней службе внутренней безопасности в спецведомствах.

Еще 30 мая 1922 года, получив из ГПУ полупустую папку с доносами, комиссия открыла свое независимое «дело № 301» по обвинению комбата А. П. Голикова в превышении полномочий.

Заседания, то есть перекрестные допросы по несколько часов без перерыва, проходили четыре дня. На разбирательстве поочередно председательствовали Какоулин и его заместитель Кусин.

Штаб ЧОН скрыл от ГПУ, что Голиков уже находится в Красноярске. Комиссия в первую очередь желала знать, что правда, а что нет в доносах, которые поступали в столицу Енисейской губернии, в том числе и от Кудрявцева.

Ответы и разъяснения Голикова комиссию в значительном мере успокоили.

Комиссия объявила Голикову, что он остается на свободе, но поступает в распоряжение ГПУ. Это означало, что командование на его стороне, что Какоулин от него не отказался. На время дальнейшего следствия Аркадию Петровичу дали комнату в командирском общежитии. Там же он мог питаться. А. П. Голикову оставили его личное оружие: маузер за номером 5056, купленный еще на рынке в Арзамасе, и кавалерийскую шашку золингеровской стали. А также комбатское жалование. Голиков теперь числился командиром батальона в резерве.

Протоколы заседаний следственной комиссии были строго засекречены.

Но Какоулин понимал, сколь опасна игра с ГПУ. Чтобы его самого не обвинили в сообщничестве, командующий позднее составил (на всякий случай!) личное, как бы частное заключение

«Тов. Голиков… Мое впечатление: Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь своим служебным положением, целый ряд преступлений… Владимир Какоулин».

О каких конкретных преступлениях шла речь, Какоулин уточнять не стал, хотя ему точно было известно: ничего, подпадающего под Уголовный кодекс, за комбатом не значилось.

Однако официальный запрос на арест Голикова существовал. Пережимать в этой ситуации тоже было опасно. И Какоулии распорядился: «…все дело о нем (Голикове. — Б. К.) передать в ГПУ».