Аркадия

Я с трудом разлепила веки и обнаружила, что мальчишка меня бесстыдно рассматривал, и в карих глазах плескалось озорство.

– Это только кажется, что солнце не жарит, но ты светлая и обгоришь в два счёта, а в магазине сметана закончилась.

На мне, вообще-то, был толстый слой солнцезащитного крема, но я всё равно улыбнулась и уточнила:

– Уже пора переворачиваться?

– Не, лежи. Ещё пять минут можно, я засекал.

И он снова откинул голову на песок и закрыл глаза.

– Я Илья, кстати.

– Мира.

– Ты ведь живёшь у Агаты?

– А ты откуда знаешь?

– Хм. Когда в посёлке в лучшее курортное время можно насчитать от силы сотню человек, как-то быстро обращаешь внимание на новые лица примерно твоего возраста. Особенно если эти лица странные и вечно шарятся по лесу в одиночестве. Сколько лосей уже встретила?

– Ни одного.

– Ладно, не переживай. К концу лета у них начнётся гон, насмотришься ещё.

Я перекатилась на бок, подпёрла голову рукой и спросила:

– Хорошо, я странная. А в чём твой недостаток?

Илья открыл глаза и посмотрел на меня, казалось бы, удивлённо, но я не могла отделаться от ощущения, что было в его взгляде что-то плутовское.

– Я разве сказал, что это твой недостаток?

– Тогда достоинство, – приняла правила игры я, – в чём твоё достоинство? Чем ты выделяешься на фоне сотни жителей посёлка?

– Ну… – Он пожал плечами, и это секундное замешательство перед началом восхваления собственных подвигов показалось мне жутко милым. – В узких кругах я известен тем, что ремонтирую ржавые тазы. Которые некоторые ещё почему-то называют машинами. «Копейками», например.

– О, так это ты починил нашу «копейку»? – воскликнула я. – Тётя Агата рассказывала, что купила её в непотребном состоянии, а сейчас вон по магазинам гоняет, и иногда мне кажется, что это больше ради эффекта, а не за свежим хлебушком. Ты автомеханик, значит?

– Да нет, это так, хобби на лето. Я на кораблестроительном учусь. – Илья вдруг резко сел – футболка натянулась на широких плечах – и впился взглядом в горизонт, а потом указал рукой на крохотную точку в том месте, где вода и небо смешивались. – Представь, вот идёт по морю судно, громадина такая, сухогруз с дедвейтом под сто тыщ тонн, и не тонет. А всё потому, что ты молодец.

– А если утонет? – спросила я, усевшись рядом по-турецки.

– Трындец тогда, – усмехнулся Илья и зачерпнул ладонью песок. – Но без внутренней готовности отвечать за свои поступки в некоторых профессиях делать нечего.

Он снова посмотрел на меня, улыбаясь, и я заметила, что с этого ракурса его глаза казались не карими, а янтарными, прозрачными и тёплыми, как горстка напитанных солнечным светом камушков в моём кармане, и у меня невольно дёрнулись пальцы, как если бы они уже лихорадочно смешивали краски в попытках добиться нужного оттенка и повторить все нюансы и отливы.

Интересно, как долго можно смотреть человеку в глаза, не испытывая неловкости и смущения? Не чувствуя необходимости что-то сказать и даже не краснея кокетливо? Потому что я занималась этим уже примерно вечность и всё ещё не хотела останавливаться, да и Илья продолжал без стеснения меня разглядывать, причём так усердно, что впору было почувствовать себя писаной красавицей, от которой невозможно оторвать глаз. А потом он протянул руку и достал из моих волос репейник.

Да, точно. Писаная красавица.

– А ты рисуешь? – спросил он.

Я вопросительно вскинула бровь, и под фривольно ведущей себя на ветру чёлкой это наверняка даже было заметно. Илья указал на мои руки, и я опустила взгляд: они были вымазаны краской, въевшейся в складки кожи на костяшках пальцев, забившейся под валики ногтей, засохшей невесомыми каплями на крошечных волосках, и я уже не видела особого смысла её отмывать.

– Рисую, – призналась я. – Но не учусь нигде, я… художник по воскресеньям. – И, наткнувшись на вопросительный взгляд, добавила: – Так называют самоучек. Знаешь Анри Руссо? Это такой забавный французский дядечка, который в сорок лет решил стать художником, но мог уделять время рисованию только по воскресеньям. Над ним смеялись, а теперь он считается одним из самых известных представителей наивного искусства. Занимательный факт: он утверждал, что рисует джунгли с натуры, хотя никогда в жизни не выезжал за пределы Франции. Посмотри в интернете его картины, они прикольные.

– Я бы хотел твои картины посмотреть, покажешь?

И тут я на секунду представила, как будут выглядеть наши с ним дети.

– Могу показать, – как-то слишком прытко согласилась я. – Но они… не милые натюрморты, короче. И не круглые попки купидонов. Мне нравится разговаривать на языке цвета. Как Ротко, – добавила я с придыханием. – Ты видел работы Ротко?

– Не приходилось. Расскажешь занимательный факт про него?

– Расскажу. – Я пожевала губу, поспешно обдумывая лучшую в жизни сделку. – Но при условии. Ты же умеешь водить?

– Допустим.