Читаем Аркадия полностью

Ханна. Всего романтического мифа, Бернард! Блефа, в который выродилась эпоха Просвещения. Век Интеллекта, век Разума — сурового, безжалостного, непреклонного — взял и вывернулся наизнанку. Умалишенного подозревают в гениальности! И обрамление достойное: дешевые готические ужасы и фальшивый трепет сердец. Все это великолепно отражено в истории сада. Сохранилась гравюра. Сидли-парк в 1730 году. Прослезиться можно от умиления. Райский сад в эпоху всеобщего Разума. К 1760 году от него не остается и следа. Все, решительно все — фигурно подстриженные кусты, пруды, террасы, фонтаны, липовую аллею, — всю высокую и чистую красоту Дар Браун сравнивает с землей. Накануне трава зеленела у крыльца — теперь она видна разве что на горизонте; лучшая во всем Дербишире живая изгородь из самшита выкорчевана и на ее месте прорыты канавки. Видите ли, изгородь мешала этим болванам притворяться, что Боженька их только что сотворил вместе с природой! А потом является Ричард Ноукс и переиначивает Божий сад сообразно новому понятию о Боге. Когда он закончил, пейзаж выглядел примерно так (показывает на альбом с акварелями). Путь от разума к чувству. То есть полнейший упадок, закат и деградация.

Бернард(оценивающе). Здорово сказано. (Ханна смотрит на него в ожидании подвоха, но он дает серьезную профессиональную оценку.) Выдержит любую критику.

Ханна. Спасибо.

Бернард. Только канавки мне по душе. А ты, похоже, любишь живые изгороди.

Ханна. Я не люблю сентиментальности.

Бернард. Понятно. И это искренне? По-моему, к геометрии сада ты относишься вполне сентиментально. Но про отшельника выстроено славно. Гений в пейзаже.

Ханна(довольная). Книга так и называется.

Бернард. Естественно.

Ханна(уже не столь довольная). Почему "естественно"?

Бернард. Естественно, потому что кем он, собственно, был, пока не стал символом? Кем был гений вне пейзажа?

Ханна. Не знаю.

Бернард. Вот видишь!

Ханна. То есть пока не знаю.

Бернард. И не узнаешь. Что они сделали с его бумагами? Павлини что-нибудь пишет?

Ханна. Устроили большой костер.

Бернард. Вот-вот!..

Ханна. Я еще не просмотрела "садовые книги" леди Крум.

Бернард. Расходные записи или дневники?

Ханна. Там всего понемножку. Пробелов тоже хватает, но период более или менее вырисовывается.

Бернард. В самом деле? А на Байрона ты нигде не натыкалась? Это я так, из праздного любопытства…

Ханна. В библиотеке есть первое издание «Чайльд-Гарольда» и, по-моему, "Английские барды".[21]

Бернард. С дарственной надписью?

Ханна. Нет.

Бернард. А в письмах он не всплывает?

Ханна. С какой стати? В его письмах Крумы тоже не плавают.

Бернард(безразлично). И то правда. Но Ньюстед отсюда не так уж далеко. Слушай, ты не против, если я немножко покопаюсь? Разумеется, только в бумагах, которые ты уже отработала.

Ханна что-то заподозрила.

Ханна. Так кто тебя интересует, Байрон или Чейтер?

В боковую дверь входит Хлоя. Она без обуви, в одних чулках. Несет целую охапку одинаковых с виду гроссбухов в кожаных переплетах. Она зашла за своими туфлями.

Хлоя. Простите… Я на минутку… В буфетной есть чай… Только из кружек, ничего?

Бернард. Благодарю вас.

Хлоя. Ханна вам покажет.

Бернард. Позвольте, помогу…

Хлоя. Нет-нет, я справлюсь…

Бернард открывает дл нее другую боковую дверь.

Вот, решила спрятать охотничьи книги, а то Валентайн хватится, а их нет. Спасибо.

Бернард закрывает дверь.

Бернард. Какая милая девочка.

Ханна. Гм…

Бернард. Что, в самом деле?

Ханна. Что — "в самом деле"?

Дверь снова приоткрывается, показывается голова Хлои.

Хлоя. Забыла сказать… Мистер Солоуэй, не волнуйтесь, если отец разворчится насчет вашей машины. У него бзик… (Вспоминает, что обещала держать фамилию Бернарда в тайне.) Э… Ну как?… Сюрприз удался? Вы еще не сказали?! Ой, простите!!! Хотите чаю?… Извините, если подвела… (Исчезает в полнейшем замешательстве. Дверь закрывается. Пауза.)

Ханна. Ты — полное говно. (Направляется к двери.)

Бернард. Дело в том, что Байрон связан с этим местом напрямую!

Ханна останавливается и поворачивается к Бернарду.

Ханна. А мне-то что?

Бернард. Не верю, будто тебе наплевать. Вот увидишь, у байроноведов дружки в ширинках застрянут!

Ханна(выдержав паузу). Почему это?

Бернард. Потому что мы будем сотрудничать.

Ханна. На какую тему?

Бернард. Сядь, объясню.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иллюминатор

Избранные дни
Избранные дни

Майкл Каннингем, один из талантливейших прозаиков современной Америки, нечасто радует читателей новыми книгами, зато каждая из них становится событием. «Избранные дни» — его четвертый роман. В издательстве «Иностранка» вышли дебютный «Дом на краю света» и бестселлер «Часы». Именно за «Часы» — лучший американский роман 1998 года — автор удостоен Пулицеровской премии, а фильм, снятый по этой книге британским кинорежиссером Стивеном Долдри с Николь Кидман, Джулианной Мур и Мерил Стрип в главных ролях, получил «Оскар» и обошел киноэкраны всего мира.Роман «Избранные дни» — повествование удивительной силы. Оригинальный и смелый писатель, Каннингем соединяет в книге три разножанровые части: мистическую историю из эпохи промышленной революции, триллер о современном терроризме и новеллу о постапокалиптическом будущем, которые связаны местом действия (Нью-Йорк), неизменной группой персонажей (мужчина, женщина, мальчик) и пророческой фигурой американского поэта Уолта Уитмена.

Майкл Каннингем

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы
Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы

Людмила Петрушевская (р. 1938) – прозаик, поэт, драматург, эссеист, автор сказок. Ее печатали миллионными тиражами, переводили в разных странах, она награждена десятком премий, литературных, театральных и даже музыкальных (начиная с Государственной и «Триумфа» и заканчивая американской «World Fantasy Award», Всемирной премией фэнтези, кстати, единственной в России).Книга «Как много знают женщины» – особенная. Это первое – и юбилейное – Собрание сочинений писательницы в одном томе. Здесь и давние, ставшие уже классикой, вещи (ранние рассказы и роман «Время ночь»), и новая проза, пьесы и сказки. В книге читатель обнаружит и самые скандально известные тексты Петрушевской «Пуськи бятые» (которые изучают и в младших классах, и в университетах), а с ними соседствуют волшебные сказки и новеллы о любви. Бытовая драма перемежается здесь с леденящим душу хоррором, а мистика господствует над реальностью, проза иногда звучит как верлибр, и при этом читатель найдет по-настоящему смешные тексты. И это, конечно, не Полное собрание сочинений – но нельзя было выпустить однотомник в несколько тысяч страниц… В общем, читателя ждут неожиданности.Произведения Л. Петрушевской включены в список из 100 книг, рекомендованных для внешкольного чтения.В настоящем издании сохранена авторская пунктуация.

Людмила Стефановна Петрушевская

Драматургия / Проза / Проза прочее