Аркадия

Септимус. Спасибо.

Септимус берет письмо с подноса. Джелаби намеревается уйти.

Леди Крум внимательно смотрит на письмо.

Леди Крум. Когда он оставил письмо?

Джелаби. Перед самым отъездом, ваше сиятельство.

Джелаби выходит. Септимус кладет письмо в карман.

Септимус. Позвольте?

Поскольку она не возразила, Септимус наливает ей чай и передает чашку прямо в руки.

Леди Крум. Не знаю, пристойно ли с вашей стороны получать в моем доме письма от персоны, которой от этого дома отказано?

Септимус. В высшей степени непристойно, миледи, совершенно с вами согласен. Бестактность лорда Байрона — неиссякаемый источник огорчения для всех его друзей, к коим отныне себя не причисляю. И я не вскрою этого письма, покуда не последую за его автором, также приговоренный к изгнанию.

Она на мгновение задумывается.

Леди Крум. Того, кто читает письмо, еще можно оправдать. Но написавшему нет прощения!

Септимус. Почему вы не родились в Афинах эпохи Перикла?! Философы и скульпторы передрались бы за каждый ваш час и миг!

Леди Крум(протестующе). Ах, в самом деле?!. (Протестуя уже слабее.) Ах, перестаньте…

Септимус вынимает из кармана письмо Байрона и поджигает уголок от пламени спиртовки.

Перестаньте…

Бумага вспыхивает в руке Септимуса, он роняет ее на оловянный поднос. Письмо сгорает дотла.

Септимус. Ну вот. Письмо лорда Байрона, которое не суждено прочесть ни одной живой душе. Я отправлюсь в изгнание, мадам, как только вы пожелаете.

Леди Крум. В Вест-Индию?

Септимус. Почему именно в Вест-Индию?

Леди Крум. Вслед за Чейтершей. Разве она не сказала вам, куда едет?

Септимус. За время знакомства мы не обменялись и тремя словами.

Леди Крум. Естественно. Она приступает к делу без лишних разговоров. Чейтерша уходит в море с капитаном Брайсом.

Септимус. Бравым матросом?

Леди Крум. Нет. Женой своего мужа. А он взят в экспедицию собирателем растений.

Септимус. Я знал, что он не поэт. Оказывается, его истинное призвание ботаника.

Леди Крум. Он такой же ботаник, как поэт. Братец выложил пятьдесят фунтов, чтобы опубликовать его вирши, а теперь заплатит сто пятьдесят, чтобы Чейтер целый год рвал в Вест-Индии цветочки, а братец с Чейтершей будут собирать ягодки. В постели. Капитан Брайс не остановится ни перед чем. Не моргнув глазом обманет Адмиралтейство, общество Карла Линнея и даже Главного королевского ботаника, сэра Джозефа Бэнкса из Кью-гарден. Брайс неукротим, раз уж воспылал такой страстью.

Септимус. Ее страсть столь же кипуча, но направлена не столь узко.

Леди Крум. У Бога особое чувство юмора. Он обращает наши сердца к тем, кто не имеет на них никакого права.

Септимус. Верно, мадам. (Помолчав.) Но разве господин Чейтер обманывается на ее счет?

Леди Крум. Он упорствует в своем заблуждении. Жену считает добродетельной оттого, что сам готов за эту добродетель драться. А капитан Брайс на ее счет нисколько не заблуждается, но поделать с собой ничего не может. Он готов за эту женщину умереть.

Септимус. Думаю, он предпочел бы, чтобы за нее умер господин Чейтер.

Леди Крум. Честно говоря, я никогда не встречала женщины, достойной дуэли… Но и никакая дуэль не достойна женщины, господин Ходж. Ваше письмо ко мне весьма странно соотносится с вашими шашнями с госпожой Чейтер. Можно произнести или написать слова любви и тут же их предать — такое в моей жизни бывало. Но предать, еще не окунув перо в чернила?! И с кем? С уличной потаскухой! Вы намерены оправдываться?

Септимус. Миледи, я находился в бельведере наедине со своей любовью. Госпожа Чейтер застала меня врасплох. Я был в агонии, моя страсть жаждала выхода…

Леди Крум. О-о…

Септимус. Я на миг поверил, что, задрав Чейтерше юбки, обману свои чувства, я погнался за иллюзией счастья, о котором иначе не мог и помыслить.

Пауза.

Леди Крум. Вот уж, воистину, престранный комплимент, господин Ходж. Полагаю, в описанной вами позиции я дам Чейтерше изрядную фору. А она носит подштанники?

Септимус. Носит.

Леди Крум. Да-да, говорят, теперь это модно. Но это так не по-женски. Как жокеи на бегах… Нет, не одобряю. (Она поворачивается, тряхнув юбками, и направляется к двери.) А о Перикле и афинских философах я ничего не знаю. Могу уделить им часок. В гостиной, после купания. В семь часов. Захватите какую-нибудь книгу. (Выходит.)