Аркадия (СИ)

- Я не аутист, но мой папа - аутист - сказал Герхард, и я удивилась, потому что я не озвучивала своих мыслей. А потом я удивилась еще больше, потому что Герхард меня толкнул. Он выглядел безобидно, но был довольно сильным. Я полетела в овраг, и хотя посадка оказалась мягкой, я приземлилась на мховую подушку, я испугалась. Герхард спрыгнул следом.

- Ты охренел? - спросила я, но он приложил палец к губам. Я нахмурилась, хотела еще что-то сказать, но Герхард зажал мне рот. Сначала я подумала: он дурачок, может придушит меня сейчас. Умру в смерти. "Начало" для готов. А потом я поняла, зачем он это сделал, хотя и не поняла, как он узнал об этом за минуту. Прямо над нами ползла гигантская сколопендра. Нет, не та гигантская сколопендра, которая так называется, потому что она больше других сколопендр, а та, которая по-настоящему огромная и которой быть на земле не полагается. Она была ростом, наверное, с Герхарда. Такая длинная, с многочисленными острыми лапками, похожими на когти, непрестанно извивающаяся, будто была разделена на множество частей, каждая из которых была по-своему подвижна. Сочленения на ее лапках были заметные, и при ходьбе части ее острых лапок казались рассинхронизированными. Она была такой неправильной, я почувствовала - меня сейчас стошнит. Как в таком идеально-красивом месте могло быть что-то совершенное в своей отвратительности. Раздвоенное жало сколопендры, с мою руку от плеча до кисти, истекало чем-то вязким и прозрачным. Я смотрела на узкую, слепую голову, отростки на голове, за которыми когда-то, несколько эволюционных шагов назад, могли быть глаза, теперь явно были пусты.

Мы с Герхардом стояли неподвижно, я чувствовала, что он даже не дышал. Я не знала, реагирует сколопендра на движение или на звук. Ее разделенное на фрагменты черное тело дрожало. Я подумала, а что если сколопендра свернет к нам? Она такая огромная и, без сомнения, ядовитая. Казалось, кто-то дорисовал ее в этом прекрасном царстве. Как если посадить на картину Рафаэля огромного, мерзкого паука. А насколько острый у этого существа слух? Герхард стоял неподвижно, а потом вдруг потянулся вниз. Я увидела, как сколопендра замерла тоже. Она замерла неестественным, карикатурным образом - половина ножек застыли до соприкосновения с землей. Герхард поднял с земли камень. И я подумала, он что собирается швырнуть в нее камнем? Совсем что ли дурачок?

Но Герхард не совершал резких движений в сторону сколопендры. Я смотрела на нее. Я видела, что она вся замерла, однако жвалы оставались подвижными, будто сколопендра продолжала пожирать что-то невидимое. А я вдруг подумала: сколько в лесу таких?

Насколько быстро они могут меня убить?

Чем они вообще питаются? Может быть, они травоядные? Эта мысль едва не заставила меня засмеяться. А потом Герхард швырнул камень куда-то далеко вперед, и сколопендра, среагировав на звук его удара о дерево, метнулась вперед. Она была невероятно быстрой, даже контуры ее смазались в пространстве, будто я смотрела на некачественную фотографию. Секунды не прошло, как сколопендра врезалась в дерево, она извивалась, взбираясь вверх и вниз. Она искала. Ее лапки оставляли длинные царапины на дереве, из них шел то ли древесный сок, то ли яд, оставленный железами сколопендры. Сколопендра совершала ритмичные движения - забиралась вверх и спускалась вниз, снова и снова, как будто это была особая сколопендра-аутист.

А нам оставалось только ждать. С такой невероятной скоростью она могла догнать нас в любой момент. Оставалось только ждать, уйдет она или же нет. Если не уйдет, мы обречены. Я смотрела, как сколопендра совершает свои подъемы и спуски, очень было медитативное зрелище. Это существо было так же отвратительно, как было прекрасно все вокруг. И в этом была своя эстетика. Нечто мерзкое и нечто прекрасное переплелись воедино. И сказочный лес стал домом для насекомого из кошмаров. Сколопендра, видимо, потеряла интерес к добыче. Она, неразумная и слепая, пошагала дальше своим удивительным, разбитым, разобщенным шагом. Я прижала руку ко рту, чтобы не засмеяться, а Герхард рядом глубоко вздохнул. Мы стояли, боясь шуметь. Она ведь могла вернуться, в секунду оказаться рядом. И что бы тогда было? Что бы убило меня - яд или когти? Или она просто откусила бы мне голову?

Я задрожала и, неожиданно для себя, поняла, что это существо, отвратительное почти до мучительности, кроме инстинктивного омерзения, вызывает у меня восторг.

Глава 6

Мы стояли долго, и мне уже стало скучно. Нельзя было говорить, даже закашляться было нельзя. Она еще была рядом, тварь такая ужасная, что зубы свело. Не то чтобы я к ней плохо относился, но есть такие вещи, которые делают нам плохо внутри. Такие вещи: зубной, войны, вид куриной кожи в супе, неестественно большие насекомые и раздавленные голуби на дороге. Есть и другие такие вещи, их много, но перечислять все не стоит. Людям становится мерзко, если их еда гнилая или в ней муха. Хотя мне становится мерзко от еды в любом случае.