— Меня привез отец, — тихо проговорил послушник, стараясь загладить подошвой урон, причиненный дорожке носком того же сапога. — Он тоже думал, что я умер. И перестал любить меня, — карие глаза оторвались от подсыхавшей грязи и посмотрели прямо на Анафаэля.
— Не может быть! Ведь ты его сын, — Найд возмущенно тряхнул головой. — И ты живым-живехонек!
Ноа печально улыбнулся:
— Правда? Он любил сына, который умел складывать слова. Который смеялся, когда смешно. Был мальчиком внутри и снаружи.
— По-моему, в твоих словах больше смысла, чем в речах многих. И ты… хм, — Найд окинул собеседника критическим взглядом, — мало похож на садового гнома.
Ноа машинально провел пальцами по лицу:
— А, это обман. Я — вывертень. Внутри у меня ничего не осталось, только тишина. И свет.
Найд прислушался к пустоте внутри себя. Кажется, он начинал понимать, о чем говорил монашек. «Что же могло настолько напугать вербовщика, что мальчишку так… вычистили?»
— Ты говоришь, что видел вещи, которые были не видны другим, — осторожно начал он. — А что ты видел?
Ноа съежился, глаза его тревожно забегали, будто он ожидал, что «люди в коронах» вот-вот выскочат из-за ближайшего куста.
— Пойдем, — заторопился он, поднимаясь со скамейки и таща подопечного за собой. — В лечнице, небось, тебя уже хватились. Симеон заругается, что я больного застудил.
— Не бойся, я — друг и никому ничего не скажу, — попытался убедить послушника Найд, но тот упорно тащил его обратно к лазарету прямо через лужи. Анафаэль знал, что подходящий момент упущен, но все-таки не мог не задать еще один, очень важный, вопрос: — Слушай, ты, когда меня в реке выловил, ничего в моей одежде не находил? Вот тут, за пазухой, — задыхаясь от быстрой ходьбы, добавил он, хлопнув себя по груди.
Ноа резко остановился и обернулся к спутнику, так что подбородок Найда ткнулся ему в ключицу:
— Я не вор! — прошипел монашек. На щеках полыхали красные пятна. Анафаэль понял, что задел паренька, но ему было не до церемоний:
— Понимаешь, там лежали вещи для меня очень важные. Они мне нужны. Я скоро уйду из обители, и, если ты случайно знаешь, где они…
Ноа схватил руку Найда обеими шершавыми от работы ладонями:
— Как — уйдешь?! Куда?!
Анафаэль смутился:
— Какая разница? Я благодарен тебе… вам всем за то, что спасли мою жизнь. Но я — не монах. Мое место не здесь. Как только я окрепну…
Послушник разволновался, выпустил руку Найда, заозирался по сторонам:
— Но ведь они повсюду! И в деревне побывали, я ходил за рыбой, слышал. Только в обители тебя не тронут, пока ты под розой!
Анафаэль нахмурился: «Опять эта роза!»
— Да ну?! А что этот бородатый… брат Макарий все ходит да вынюхивает?
Ноа слабо улыбнулся:
— Макарий хороший. Всегда за меня заступается. И чудовища у него как живые выходят. Я попрошу тебе показать. Его не надо бояться.
Найд задумался:
— Это он меня розой защитил?
Послушник удивленно моргнул. На нос ему шлепнулась крупная дождевая капля, заставив смешно зажмуриться. Он поднял лицо к небу, за время их разговора набухшему водой:
— Нет, ты сам ее сотворил. Когда первый раз проснулся, — и Ноа потащил онемевшего подопечного под крышу.
Глава 4
Тень ветра
Аджакти стоял у края бассейна и уже в пятнадцатый раз пытался подцепить шестом плавающий в воде лист каштана. Сачок, снятый с бамбуковой палки, лежал поблизости, но воспользоваться им было нельзя — запрет Фламмы. Новый сетха оказался весьма изобретательным, когда это касалось заданий, способных довести ученика до белого каления или заставить признаться в собственной беспомощности. В прошлый раз Каю пришлось битый час проторчать посреди лужайки в стойке журавля, пока он не нашел ответ на интересный вопрос: как выглядит тень ветра? Ежу ясно, что никакой тени у ветра нет и быть не может. Но Фламма, очевидно, был не согласен с ежом и позволил Аджакти снова встать на обе ноги, только когда тот полупропыхтел-полупростонал, что тень ветра похожа на бегущие по земле облака.
В казармах товарищи, как назло, неустанно забрасывали Кая градом вопросов о новом сетхе и тех чудесных приемах, которые гладиатор успел усвоить за день. Ему пришлось сослаться на тайну, которой Фламма окружил свое учение и которую Аджакти якобы поклялся не разглашать. К величайшему облегчению Кая, ему поверили.
Сегодня тренировка началась с того, что ученику было велено очистить садовый бассейн от опавшей листвы с помощью одного лишь шеста. Кай успел побывать по пояс в воде, продрог, заработал судороги в мышцах рук, а в высокой корзине лежал едва ли десяток размокших листьев.
Фламме, очевидно, наскучило наблюдать за его мучениями, и фаворит удалился в тепло дома. Но только Аджакти чуть расслабился, как со стороны стены, разделявшей сад пополам, раздались приглушенное хихиканье и детские голоса. Нини и Айо, воспользовавшись отсутствием отца, взобрались на старую грушу, и теперь их головы в одинаковых вязаных шапках торчали над каменной кладкой. Старший из сорванцов ухмылялся до ушей, младший высунул язык и скосил глаза к переносице.