Аркан смерти

Старый ржавый мост позволял людям перебираться к загородным дачам, словно добродушный паромщик. Его скрип создавал разные мотивы, сопровождая идущего песней. Я прихожу на твою могилу, а затем на середину этого моста каждую среду и пытаюсь понять, зачем ты это сделал. Зачем пришёл сюда под вой ноябрьского ветра в одном чёрно-зелёном свитере, синих спортивных брюках и босиком? Зачем закинул правую ногу на парапет моста и, забравшись на него, развёл руки в стороны, словно раненный в спину ворон над ледяными волнами Стикса? Свидетели твоего прыжка твердили, что ты блаженно улыбался, отдавая своё тело гравитации. Наверное, то мгновение падения длилось для тебя, как нескончаемые титры после артхаусного фильма. Холодный воздух пробирался под твою одежду, кусая кожу невидимыми клыками. Сердце замирало и приводило в уши глухоту. Ты планировал умереть от удара об воду, но этот сценарий разорвался вместе с твоей грудной клеткой и лёгкими о выброшенную в реку металлическую трубу. Она застряла одним концом в иле, другим – навела в темноте тайный прицел на желающего упасть в реку. Им стал ты.

Когда я стоял на кладбище в день похорон, меня снова проглотила темнота. Очередной обморок, в котором ты раскрыл мне всю картину твоей смерти, разложив последнюю серию жизни на кадры. В это время все ушли заполнять себя траурным алкоголем, а я так и стоял, как ледяная скульптура, с двумя сиреневыми ирисами в правой руке. Позже эти цветы покоились на груди свежей могилы, навсегда заслонившей тебя от мира.

Ирисы вяли в пространстве ноября. Вместе с ними усыхал и я, заколачивая во сне коробку с сердцем и кромсая пальцами идущую к нему аорту. Но она была слишком крепкой. Прочность ей придавали злость и непонимание твоего поступка.

Чуть больше года прошло с тех пор, как ты ушёл. Двадцать первое декабря. Вторник. Завтра я снова приду в твою мёртвую спальню с чёрно-золотой оградой вместо капронового балдахина. Принесу два сиреневых ириса и заменю завядшую пару. Я буду ждать, что ты заберёшь меня в свою темноту и расскажешь, почему решился на свободное падение вместо того, чтобы прийти ко мне и вывернуть своих демонов наизнанку. Пара часов на кладбище, тысяча девятьсот тридцать дыхательных движений и ничего… Это ничего проводит меня и, обняв за сгорбленные плечи, прошепчет на ухо: «Я с тобой…»

Прочитав несколько раз эту запись на вырванном из блокнота листе, я понял, что никакого результата не получил. Задание написать это письмо я получил на сеансе групповой психотерапии. Строчки не сразу вырвались из меня, сначала им пришлось пробиваться сквозь толстенную преграду из плотного воздуха внутри моих мыслей, где молекулы были склеены тоской.