Арканы Мерран. Сбитый ритм (СИ)

Огромный зал с широкими столами, отполированными поколениями тарелок и локтей, четыре раза в день принимал организованную толпу обитательниц монастыря. Места строго закреплялись по старшинству, за каждым столом размещалось по восемь сестёр. Болтать за едой запрещалось. И всё же, столы для младших постоянно оказывались сдвинуты вместе. Не знаю, боролись ли с такими нарушениями в другие дни, но сейчас, перед Полносолнцием, на это смотрели сквозь пальцы. Оно и понятно: толпа девушек с трепетом обсуждала предстоящий праздничный ритуал.

Сегодня обсуждение проходило особенно бурно: именно на сегодняшнем полуночном богослужении должны огласить имена тех восьмерых бастардок-Зрячих, которые пойдут в Священную рощу. По переиначенной древней традиции, им предстояло уединиться в павильонах с такими же полукровками, а после — стать матерями уже законнорожденных Зрячих.

Поскольку девушки провели всю жизнь в монастырских стенах, а участницы предыдущих Ночей соблюдали обет молчания, предположения строились самые разные. Кого изберут? Куда поведут? Что потом делать? Лежать? Сидеть? Стоять? Что значит «на четвереньках»?! А как лучше раздеваться, и вообще, надо ли? Ко всем ли снисходит Знамение Апри? Говорят, надо громко молиться, а насколько громко? А если забудешь? А что? А где? А куда?…

Вот так воображение! Стараясь не хохотать в голос, я едва заметила, как проглотила горьковатую кашу-размазню. Как обычно, порцию выдали настолько малую, что в желудок заурчал уже на выходе из трапезной. Проклиная всё на свете, я собралась навестить монастырский сад — объем плодовые деревья, и будь что будет!

Стоило так подумать, как появилась накаченная сестра в чёрно-белой караульной рясе, и с видимым неудовольствием сказала идти с ней. Не отвечая на вопросы, стражница отвела меня к главному входу в обитель, и махнула рукой на подъездную площадь.

— Гости. Время до заката, — выплюнула сестра и пошла обратно в монастырь.

Я уже успела узнать, что для рядовых паломников, болящих, скорбящих и прочих страждущих, существуют подворья. Например, в Озёрном уменьшенная копия Цитадели. Так что, если бы не странноватое, но явно хорошее знакомство Халнера и Курта с матерью Селестиной, валялась бы в клоповнике на скрипучей койке да в общей палате, с какими-нибудь делающими под себя психами. А так — комфорт и благолепие… кроме кормёжки, конечно. Однако про возможность принимать гостей как-то не слышала.

Я вышла их ворот, осмотрелась. Посреди площади высился ступенчатый постамент размерами с хорошее мерранское дерево. Его нижняя часть была похожа на широкий цилиндр, по краю которого золотилась надпись «Во имя Апри», а ниже шли колонки с именами погибших. На верхнем основании цилиндра — сеть декоративных трещин, из них взмывали к небу полупрозрачные лепестки. Солнце играло на тонких гранях, светотень плясала, и от этого стилизованное пламя казалось настоящим. В центре огромного «костра» чувствовалась незримая колонна свернутого пространства, на которой висел золотой диск с восемью лучами. Хм. Это гражданской войне Объединения, наверно. Бессмысленной и беспощадной, как, впрочем, и любая война… Так, а где же мои гости?

Обогнув шедевр религиозно-скульптурной мысли, я заметила группу людей на дальнем краю площади. Похоже, что у сильно гружёной телеги подломилась ось. Теперь несколько молодых монашек перекладывали мешки на новый транспорт. Между ним и памятником болтались две хорошо знакомые фигуры. Вот так поворот!

Ребята стояли ко мне практически спиной. У Маро на плече висела объёмная кожаная сумка, которая, впрочем, ничуть не мешала пацану мяться на месте и чуть что не подпрыгивать, пытаясь обратить на себя внимание монашек. Оно и понятно: с озера дул ветерок, от него, и от резких движений, подолы ряс взлетали чуть ли не до колена. Широкие рукава открывали руки до локтей, белая кожа буквально светилась на солнце. Да уж, есть от чего возбудиться, особенно такому… весеннему тарволу, как здесь говорят.

Неуместную прыть юноши одёргивала Эвелин. Нет, всё-таки хорошо, что они с Маро родственники! Иначе бы греха не избежать: даже в скромном и закрытом платье по щиколотку, лекарка выглядела великолепно. Всегда. Правильные пропорции, плавные изгибы, ничего лишнего, ничего плоского… Подзатыльники, правда, эта красавица тяжёлые отвешивает. Почти как я. Но даже без заботы своей высокоморальной кузины, Маро вряд ли бы приблизился к обозу: за разгрузкой наблюдала монахиня-стражница. Одной рукой она держала алебарду, постукивая кончиками пальцев то тяжёлому древку, а другой поглаживала рукоять длинного кинжала, висевшего на поясе. Взгляд исподлобья не обещал ничего хорошего ни прыткому юноше, ни сестричкам, если вдруг обратят на него внимание.

— Привет, калеки! — ткнула я под лопатки зазевавшихся друзей.

— Ооооо, Кет! Жива-здоровааа! — Маро мигом обернулся и крепко обнял меня, закружив над землёй, — а то я уж собирался идти штурмовать этот сахарный домик! Забрали, понимаешь, главного дегустатора, и как теперь бухать-то?

— Каком кверху! — засмеялась я в ответ, — поболеть уже нельзя!