Аркашины враки

– …значит, глупость, как и хамство (то есть воинственную глупость), исключаем навсегда. Но сказано: «поэзия должна быть глуповата»… Глуповатость – вот что прелестно. Глуповатость – совсем не глупость! Ты Пушкина любишь? – похоже, он не ждал ответа. – Я, оказывается, люблю. Догадался недавно. Понимаешь, всё был Пушкин да Пушкин. Написавший «бежали робкие грузины». Никакой политкорректности. Или это Лермонтов? Пушкин… русский гений. Помесь Тигра с Обезьяной, что вместе означало Француз. А сейчас… мы в Грузии скучаем по русской речи. И оказалось, что с Пушкиным можно просто поговорить по-русски. Сказки почитать… У меня отыскалась книга – «Словарь Пушкина», и в нём есть слово – «красоточка». Использовал два раза! Как же он всё в этом понимал… Все вы, мои красоточки, дурёхи во все времена. Умны, иногда хитры, но так наивны! Вы ждёте любви. И шлюхи тоже…

Игра

Табачные старания завершились победой. Бумажка с табаком неожиданно, вдруг, свернулась в сигарету, Профессор склонился над протянутой официантом зажигалкой и закурил, рассыпая кудрявые табачные крошки.

– Я тебя не обидел?.. Я не тебя имею в виду. Она не обижалась, ни капли. Он не считал её шлюхой, и она это знала.

Профессор затягивался так, что огонёк полз по сигарете быстро, как по бикфордову шнуру, за одну затяжку добрая половина самокрутки превращалась в пепел. Он выпускал дым, явно наслаждаясь. Пушистая голубоватая верёвка закручивалась вокруг его спутницы, затем распухала, слабела и уползала под тёмный потолок. Профессор наблюдал. Так он жил и прежде – наблюдая. Вторую половину своей нелегко дающейся самокрутки он равнодушно втаптывал в пепельницу. После чего рука его снова тянулась к рюмочке, идеально промытой, круглой. Она никогда не оказывалась пустой, а пепельница, как по волшебству, всякий раз оказывалась и под рукой, и чистой. В то же время официант как будто отсутствовал.

– Нет, нет, нет. Я всё же имею тебя в виду. Всегда. Я тебя подозреваю… и мне больно. Веришь?

Она предпочитала думать, что это игра, но была в этой игре угрюмая, страстная серьезность, он не кокетничал, ни с нею, ни вообще. Он был, возможно, пьян, но спина и плечи были, как всегда, прямы, а лицо спокойно и задумчиво.

Он снова опрокидывал рюмочку, подносил её, уже пустую, к глазу, и смотрел в сумрак кафе сквозь выпуклое стекло, как сквозь монокль. Или снова сворачивал сигарету. Профессор сворачивал их одну за другой, дымом он как раз и закусывал водку. Своей даме он заказал черную икру, не зернистую, паюсную. Дешёвую. Дешевле зернистой. Как раз такую она любила, и он помнил об этом.

Дешёвая паюсная икра и всегда-то была роскошью, а по нынешним временам стала безумием. Она попробовала отказаться, Профессор остановил ее неожиданным жестом – прижал большой палец к ее губам. Посмотрел ей прямо в глаза, отнял от ее губ и поцеловал собственный палец. «Господи!» – успела подумать она, а он уже указывал тем же пальцем куда-то себе за спину, в глубину зала. Нет, все-таки он был пьян.

– Посмотри, там рыжая, у стойки бара. Я сейчас просто встану и выйду на улицу. Через минуту она тоже выйдет. И останется со мною, если я захочу… Не расстраивайся, это просто техника. Просто техника. Я это умею.

Он не встал и не вышел, свернул новую сигарету и снова затянулся.

Рыжая красоточка сидела на высоком табурете у стойки бара, а через минуту она действительно спрыгнула со своего насеста и прошла к выходу на веранду, едва не задев Профессора бедром.

– Вот видишь, – сказал Профессор. – Всё это техника, Сафо. Только техника.

Оглянувшись, она поняла, как Профессор наблюдал за рыжей и за всем, что происходит в зале. Большое зеркало с помутившейся амальгамой в резной деревянной раме висело на противоположной стене, прямо перед ним, метрах в пяти. Вот в него-то он и смотрел всё время.

Он уже дважды назвал ее Сафо.

Как давно она не вспоминала это своё прозвище, вспомнила только сегодня утром, когда смотрела из окна гостиницы на Старый город. Её так называли немногие, а Профессор, пожалуй, никогда. Как же он ее звал?.. Никак. Между тем ее звали Августа, и своё редкое имя она любила.

Ноев ковчег

Четыре с лишним года назад она уехала в Москву, уехала на пару месяцев, чтобы, как всегда, вернуться, но уже через пару недель из теленовостей поняла, что возвращаться некуда, что она не уехала, а бежала, и очень вовремя. Её чудесный праздничный город, словно вихрем, подхватило, втянуло, засосало в воронку войны. Какая-то космическая катастрофа произошла, падение метеорита, потоп, нашествие инопланетян. Недаром перед войной горожане постоянно видели НЛО.