Читаем Аркашины враки полностью

Аркашины враки

– Стоп! – кричит Сосо. – В чем еще дело, Генрих?!

– Ни в чем. – Генрих начинает деловито раздеваться. – Просто я спросил, зачем меня сюда позвали. Каждый третий кахетинец – вылитый Наполеон. Я кахетинец. Но я ещё и клоун. И это перебор. – Он уже без треуголки, без серого сюртука и шпаги, стягивает сапоги. – Я – клоун. Сосо, ты же знаешь. Не огорчайся! Я-то как раз догадался – зачем ты меня позвал…

Генрих босиком уходит в соседнюю комнату, заканчивает переодеваться. Из дверей доносится «Марсельеза».

Генрих и Мария идут по длинному коридору киностудии. Она естественна и смешлива. И еще… она странная, и она хорошая.

– Когда я поправляла грим, вы так смеялись… Почему?

– Потому что вы (упирается безымянным пальцем в свой висок) тут… вы дотронулись… А я как раз думаю правой бровью… обычно. И я понял, зачем меня позвали. И почему я пришел. Просто мы с вами должны были встретиться.

– Да… уже в третий раз. В Соликамске, в Сочи… И вот сейчас.

Генрих берет Марию за руку.

– Значит, так… Завтра я уезжаю на гастроли в Батуми. В двенадцать заезжаю за вами.

– Куда?

– К Дому Правительства. Вы придете?..

– Еще не знаю… Но мне кажется, да.

Генрих отпускает руку Марии, чтобы схватиться за сердце. Его действительно укололо в самое сердце. Останавливается, с изумлением смотрит на Марию.

– Мария! Почему ты всегда пытаешься сказать правду?! Ведь можно сказать первое, что в голову придет.

– Я так и делаю…

– Неужели тебе в голову первым делом всегда приходит правда?..

– Никогда об этом не думала. А разве вам – нет?..

Генрих снова берет Марию за руку (опять эти прохладные пальцы и камушек в перстне). Продолжает идти.

– Ну, хорошо. Отчего же зависит, приходите вы на свидание или нет?

– Бывает по-разному.

– Большой опыт?

– Может, и большой. Только что-то он мне не пригодился ни разу.

Мария останавливается в дверях, прислоняется к косяку.

Генрих смотрит, смотрит на нее.

А она – исчезает.

В глубине спальни Генрих видит коньяк на столике и прислоненный к бутылке конверт, встает с кресла, вынимает из карманов пальто пачку сигарет, спички, оторванную пуговицу, последний металлический гульден. Стаскивает с себя пальто и бросает в кресло. Расстегивает брюки, они спадают сами, Генрих перешагивает через них и идет на балкон. Дело к вечеру и пасмурно. По тротуару еле волочит ноги усталый Валико со свернутым знаменем на плече, заходит в подъезд дома напротив. В окнах светятся огни, там ужинают, смотрят телевизор, ссорятся.

Генрих закуривает. Улица светлеет, становится весенней, утренней. Под деревом напротив появляется мальчишка, он кричит:

– Генрих! Эй, Гено! Масха-а-ар!

– Да, Элисбар, сейчас иду!..

– Захвати мяч. Мя-а-ач!

– Сейчас!

Две мальчишеские фигуры мелькают под платанами, две тени скользят по плитам тротуара.

Спина одного из мальчишек заслоняет все вокруг, потом снова удаляется.

Генрих окликает его:

– Элисбар!

Элисбар оглядывается. Его не узнать: у него борода, он в черной рясе, на груди крест. Генрих и Элисбар встречаются в ограде церкви. Генрих достает из кармана маленький деревянный крестик на ремешке.

– Я привез тебе палисандровый крестик из Иерусалима.

– Не надо, Гено, оставь себе, прошу тебя.

– Элисбар, не обижай. Да и не могу я его носить, ты же знаешь.

Мария появляется из-за спины Генриха.

– Я зайду в церковь.

Она крестится и проходит в храм. Генрих и Элисбар смотрят ей вслед. Она останавливается перед иконой Георгия Победоносца.

Лик его на иконе большой и бледный, с яркими, как бы живыми глазами. Змей, пронзенный копьем, истекает темной, почти черной кровью…

Элисбар стоит с крестиком в руке, кивает на Марию:

– Подари ей.

– У нее нет грехов. А у тебя есть.

Оба смотрят через открытую дверь храма, видят, как Мария ставит зажженную свечу перед образом Богородицы. Генрих снизу вверх заглядывает в глаза Элисбара.

– Слушай, соверши еще один грех. Пусти меня репетировать в базилику. В которой склад был.

– У тебя неприятности?

– Да нет, просто нужен спортивный зал. Я растолстел. Сосо позвал играть Наполеона.

– Ну и как?

– Никак. Но форму я потерял. Каждый день сорок хинкали и три кружки пива… Наполеон же толстяк был… Так пустишь?

Элисбар ведет Генриха и Марию в базилику. Они выходят на площадь, здесь вечный митинг. В центре у ступеней к Дому Правительства сидят голодающие. Генрих и Элисбар пробиваются сквозь толпу, Мария отстает. Элисбар упирается в заграждение:

– Мы здесь не пройдем. Поворачиваем.

– Элисбар, где Мария? – Генрих продирается сквозь толпу. Кричит: – Мария! Где ты?! Мы выходим отсюда, Мария!..

– Я здесь, Генрих!

Видна ее рука.

– Иди обратно, мы возвращаемся! Там не пройти.

Они снова продираются сквозь толпу и снова теряют Марию.

– Мария!

Длинный Элисбар видит ее.

– Успокойся, Генрих, она идет.

Толпа скандирует: «Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!»

Генрих, пробиваясь среди орущих людей, поворачивается к Элисбару.

– Слушай, пастырь грешный, ты видишь? Видишь?! Народ сошел с ума.