Архангел

Русский начал просыпаться. Голова его пошевелилась. Он смахнул что-то с лица и, замигав, открыл глаза. Он увидел, что на него смотрят, и медленно, осторожно, устало выпрямился. Кто-то начал аплодировать, аплодисменты подхватили, они выплеснулись на платформу, где люди сгрудились у окон вагона. Русский огляделся вокруг, испуг в его глазах сменился ужасом. Кто-то ободряюще кивнул ему и улыбнулся, продолжая аплодировать, и русский медленно кивнул в ответ, как бы начиная постигать этот незнакомый ему ритуал, и вдруг начал аплодировать тоже, что вызвало новую бурю восторга. Он снова едва заметно кивнул, и Келсо подумал, что он, наверное, тридцать лет ждал этой минуты. В самом деле, товарищи, наверное, хотел сказать он, я всего лишь один из вас, простой, грубый человек, но если вы находите нужным меня приветствовать...

Он не заметил, что Келсо в числе других смотрит на него, это было лишь лицо в толпе; Келсо тут же повернулся и двинулся назад, продираясь сквозь сгрудившихся у двери людей.

Он был в смятении.

Очевидно, русский сел на поезд в Архангельске через минуту-другую после них — это объяснимо, если он поступил так же, как они, и поймал машину. Пока все нормально.

Но это?..

Он столкнулся с женщиной, проталкивавшейся по коридору с двумя сумками, красным флажком и маленьким фотоаппаратом.

— Что происходит? — спросил у нее Келсо.

— Неужели вы не слышали? С нами — сын Сталина! Это чудо! — Она расплылась в улыбке, обнажив металлические коронки.

— Откуда вы узнали?

— По телевизору показывали, — сказала она, как будто это могло что-то ему объяснить. — Всю ночь напролет! Когда я проснулась утром, это продолжали показывать и сообщили, что его видели в поезде, идущем в Москву из Архангельска.

Кто-то толкнул ее сзади, и она вплотную прижалась к Келсо. Ее лицо было совсем рядом, он попытался высвободиться, но она буквально вцепилась в него, пристально разглядывая.

— Но ведь вы... — начала она. — Вы же все это знаете! Вас показывали по телевизору, вы сами говорили, что все это правда! — Она обняла его за шею своими крупными руками. Сумки впились ему в спину.

За ее головой он увидел на перроне движущийся яркий свет и наконец высвободился из объятий. Телевизионные софиты. Телевизионные камеры. Большие серые микрофоны. Кинооператоры с помощниками отпрянули назад, наталкиваясь друг на друга. И в центре этой неразберихи — шагающий решительной походкой навстречу судьбе, уверенно бросающий что-то на ходу своим спутникам, окруженный фалангой телохранителей в черных куртках Владимир Мамонтов.

У Келсо ушло несколько минут, чтобы протолкаться обратно в свой вагон. Когда он открыл дверь в купе, О'Брайен сидел к нему спиной и смотрел в окно. Услышав, как вошел Келсо, он быстро повернулся, подняв вверх руки и выставив вперед ладони — это был предупредительный, виноватый и одновременно извиняющийся жест.

— Послушайте, я понятия не имел, что такое может случиться, клянусь вам. Непредсказуемый...

— Что вы сделали?

— Ничего...

— Я вас спрашиваю, что вы сделали? О'Брайен пробормотал еле слышно:

— Я передал репортаж. — Что?!

— Я передал репортаж, — повторил он уже с некоторым вызовом. — Вчера на берегу реки, пока вы говорили с ним в его лачуге. Я смонтировал репортаж на три минуты сорок секунд, приложил комментарий, перевел в цифровой код и передал через спутник. Я собирался вам вчера рассказать, но мне не хотелось вас огорчать...

— Огорчать?

— Да будет вам, Непредсказуемый, я был уверен, что репортаж не пройдет. Батарея подведет или что-нибудь в этом роде. Эта аппаратура, знаете...

Келсо отчаянно пытался осмыслить происходящее: русский в поезде, возбуждение толпы, Мамонтов... Они все еще в Вологде, поезд стоит на месте.

— Эти ваши картинки, когда их могли принять здесь, в России?

— Часов в девять вечера.

— И они могли их гонять... как часто? Каждый час?

— Это весьма вероятно.

— В течение одиннадцати часов? По всем каналам? Ваши хозяева продали права русским компаниям?

— Они бы предоставили их русским в качестве дара, всем ведущим компаниям. Это же отличная реклама!

— И вы передали также интервью со мной относительно этой тетради?

О'Брайен, словно защищаясь от удара, снова выставил вперед ладони.

— Ну, точно я ничего сказать не могу. То есть у них этот материал, конечно, был. Я его смонтировал и передал еще из Москвы, до отъезда в Архангельск.

— Вы бессовестный негодяй, — медленно процедил Келсо. — Вам известно, что Мамонтов в нашем поезде?

— Да. Я только что его видел. — Заметно нервничая, О'Брайен повернулся к окну. — Еще подумал, что ему здесь надо?

И что-то в том, как он это сказал — некая фальшивая нотка в его голосе, притворная беззаботность, — заставило Келсо буквально окаменеть. Выдержав паузу, он тихо произнес:

— Значит, Мамонтов подбил вас на это?

О'Брайен на мгновение замялся, и Келсо почувствовал, что его качнуло, как смертельно пьяного, или как боксера, готового рухнуть в нокауте.

— Боже милостивый, так вы меня просто обвели вокруг пальца...