Архангел

14. 6. 51. Прошлым вечером. Поздно. Я на кухне с Валечкой, как вдруг туда вбегает Лозгачев (комендант), весь взмыленный, и говорит, что у Хозяина кончился «Арарат». Валечка достает бутылку, но дает ее не Лозгачеву, а мне: «Пусть Анна отнесет». Она хочет помочь мне, милая Валечка! И Лозгачев ведет меня по переходу в главный дом. Я слышу мужские голоса, смех. Он громко стучит в дверь и отступает в сторону. Я вхожу. В комнате жарко, душно. Семь или восемь мужчин сидят за столом — все знакомые лица. Один из них — по-моему, товарищ Хрущев — вскакивает и начинает произносить тост. Лицо у него красное, потное. И умолкает. По всей комнате разбросана еда, точно они швырялись ею. Все смотрят на меня. Товарищ Сталин сидит во главе стола. Я ставлю коньяк рядом с Ним. Голос у Него мягкий, добрый. Он говорит: «Как же тебя зовут, молодой товарищ?» — «Анна Сафонова, товарищ Сталин». Я помню, что надо смотреть Ему в глаза. Они бездонные. Мужчина, сидящий рядом с Ним, говорит: «Она из Архангельска, Хозяин». А товарищ Хрущев добавляет: «Лаврентию можно верить — уж он-то знает, откуда она!» Снова смех. «Не обращай внимания на этих грубиянов, — говорит товарищ Сталин. — Спасибо, Анна Сафонова». Я закрываю дверь, они возобновляют разговор. Валечка ждет меня в конце перехода. Она обнимает меня, и мы возвращаемся на кухню. Меня трясет — должно быть, от счастья.

16. 6. 51. Товарищ Сталин Сказал, что теперь я должна приносить ему завтрак.

21. 6. 51. Сегодня утром Он, как всегда, в саду. Как бы я хотела, чтобы люди могли его тут видеть! Он любит слушать пение птиц, любит подстригать цветы. Но руки у него трясутся. Ставя поднос на стол, я услышала, как он ругнулся — он порезался. Я беру салфетку и подаю ему. Сначала он с подозрением смотрит на меня, потом протягивает руку. Я оборачиваю ее белой салфеткой. Тут же проступают яркие пятна крови. «Ты не боишься товарища Сталина, Анна Сафонова?» — «А почему я должна Вас бояться, товарищ Сталин?» — «Доктора вот боятся товарища Сталина. Когда они являются перебинтовать товарища Сталина, руки у них до того трясутся, что ему самому приходится это делать. Но если бы руки у них не тряслись... что бы это значило? Спасибо, Анна Сафонова».

Ох, мама и папа, он такой одинокий! Вы бы пожалели его. В конце концов он ведь из плоти и крови. как и мы. И вблизи он такой старенький. Гораздо старше, чем на фотографиях. Усы у него седые, а снизу желтые от трубки. Зубов почти нет. Когда он дышит, в груди у него булькает. Боюсь я за него. За всех нас.