Архангел

На стойке портье была надпись: «Если гостю надо позвонить по международному телефону, просьба внести залог», — при виде ее Келсо снова почувствовал прилив тоски по дому. Такие события, а ему некому о них рассказать. Повинуясь импульсу, он оставил у портье пятьдесят долларов и направился через заполненный толпой вестибюль к лифтам.

Три брака. Он думал об этом необычном явлении, пока лифт мчал его наверх. Три развода, прошедших с возрастающим ожесточением.

Кейт… ну, Кейт едва ли идет в расчет: они поженились студентами, этот брак был с самого начала обречен. Она даже посылала ему поздравительные открытки на Рождество, пока он не переехал в Нью-Йорк. Затем Ирина… она, по крайней мере, получила паспорт, что, как он подозревал, и было главной причиной замужества. А Маргарет, бедняжка Маргарет, забеременела еще до брака, потому он на ней и женился, и не успел появиться на свет один мальчик, как за ним последовал другой, и все они сгрудились в четырех крошечных комнатках неподалеку от Вудсток-роуд: преподаватель истории и изучающая историю студентка, без общей истории, которая объединяла бы их. Этот брак просуществовал двенадцать лет — «столько же, сколько Третий рейх», сказал пьяный Келсо дотошному журналисту, ведущему колонку светской хроники, в тот день, когда было напечатано прошение Маргарет о разводе. Его так и не простили за это.

Но как-никак она мать его детей. Мэгги. Маргарет. Надо позвонить бедняжке Маргарет.

В трубке зашуршало, когда телефонистка подключилась к международной связи, и Келсо подумал: «Ох уж эти русские телефоны!» И хорошенько встряхнул трубку, когда был набран нью-йоркский номер.

— Алло! — Знакомый голос звучал незнакомо звонко.

— Это я.

— А-а… — Без эмоций, неожиданно мертвым тоном. Даже не враждебным.

— Извини, что испортил тебе настроение. — Он хотел, чтобы это прозвучало шуткой, а вышло с оттенком горечи и жалости к себе. Он попробовал все же продолжить разговор: — Я звоню из Москвы.

— Зачем?

— Зачем я звоню или зачем я звоню из Москвы?

— Ты выпил?

Келсо бросил взгляд на пустую бутылку. Он забыл о ее способности чуять запах на расстоянии в четыре тысячи миль.

— Как мальчики? Могу я поговорить с ними?

— Сейчас у нас вторник, одиннадцать часов утра. Где, по-твоему, они находятся?

— В школе?

— Молодец, папочка. — И она невольно рассмеялась.

— Послушай, — сказал он. — Извини меня.

— За что именно?

— За то, что я не прислал в прошлом месяце денег.

— Ты не присылал три месяца.

— Напортачили в банке.

— Поступи наконец на работу, мистер Непредсказуемый.

— Как у тебя дела?

— Пошел ты…

— Хорошо. Снимаю вопрос. — Он все же попытался продолжить разговор: — Сегодня утром я говорил с Эйдлменом. У него может кое-что обломиться для меня.

— Потому что, понимаешь, так продолжаться не может!

— Я знаю. Слушай, я, кажется, напал тут кое на что…

— А что предлагает тебе Эйдлмен?

— Эйдлмен? Преподавательскую работу. Но я не о том. Я напал на кое-что тут, в Москве. Может, это пшик. А возможно, грандиозная штука.

— Что это такое?

Нет, с линией явно что-то не в порядке. Келсо слышал эхо собственного голоса, отдававшегося в ухе слишком поздно для эха. «А возможно, грандиозная штука», — услышал он свои слова.

— Я не хочу говорить об этом по телефону.

— Ах, ты не хочешь говорить об этом по телефону! «Я не хочу говорить об этом по телефону».

— … ну конечно, еще бы. И знаешь почему? Потому что это опять все то же дерьмо…

— Обожди, Мэгги. Ты слышишь меня дважды?

— … Эйдлмен предлагает тебе реальную работу, но ты, конечно, не хочешь за такое браться, потому что тогда тебе придется…

«Ты слышишь меня дважды?»

— … выполнять свои обязанности…

Келсо тихо опустил трубку на рычаг. Какое-то время он смотрел на нее, кусая губы, потом лег на кровать и закурил.

Сталин, как известно, презрительно относился к женщинам.

Собственно, он считал, что умная женщина — это оксюморон, и называл женщин «селедками с разумом». Однажды, говоря о жене Ленина, он сказал Молотову: «Если она ходила в один нужник с Лениным, это еще не значит, что она понимает ленинизм». После смерти Ленина Крупская думала, что положение вдовы великого человека защитит ее от сталинских чисток, но Сталин быстро вывел ее из заблуждения. «Если будете раскольничать, — сказал он ей, — мы дадим Ленину другую вдову».