Архангельск

Петр сам зачерпнул из котла половником крепкий травяной отвар, куда я велел с утра сахару заморского кинуть. Отхлебнул, еще отхлебнул, выплеснул остатки на снег и бросил половник обратно в котел.

– Знатно своих гвардейцев кормишь, – обратился Петр ко мне, спрыгивая с подножки.

– Твоих гвардейцев, государь. Я только их обучаю да справу делаю.

– То верно. Но делаешь хорошо. Буду у себя такие котлы в войске вводить! Алексашка! – крикнул царь Меншикова. – Гони в кузнечную слободу, привези мастера, поспешай, дело государево! Как думаешь, десятка на полк хватит? – спросил он меня.

Чтоб еще знать, сколько в его полку солдат.

– Десятка хватит на три тысячи солдат, коль они за два захода подойдут, а если за три захода, так и на пять тысяч хватит, а более заходов уже плохо, солдат опять голодным станет, а рядом кто-то есть будет.

– Так тому и быть, по десять твоих котлов на полк припишу, а о тебе позже поговорим, но служба твоя мне люба! Показывай еще что есть.

Проведя Петра к кунгу, обвел его рукой:

– Вот, государь, наша передвижная лекарская, чтоб раненых да увечных пользовать да на ноги поднимать. А кого на ноги не поднимем, в ней и везем.

Петр распахнул дверь и шагнул внутрь. В кунге ему было тесновато и тент низкий. Так что, увидев по бокам длинные лавки, Петр сразу сел на одну из них, на второй лежал наш возница, и сидела Тая, перечитывая под масляным фонарем конспекты, которые успели собрать из листочков писца.

При виде царя Тая поднялась и глубоко поклонилась. Мужик на койке чуть не расплакался:

– Прости, царь-батюшка, подняться не могу, прими и мой низкий поклон.

Петр осматривал небольшой кунг с не меньшим интересом, чем печь, за свой дизайн мне можно гордиться. Производит впечатление. Тут и стол, и шкаф с настойками, бинтами и прочими принадлежностями, и светло, и тепло – одним словом, комфортно.

– И чем же тебя сподобило? – обратился Петр к вознице.

– Под сани груженые попал, думал, не жилец. У нас в караване и проще случаи были, да не выживал никто. А вот лекарка ваша морская выходила, говорит, летом сам ходить буду. Век за ее здоровье бога молить стану. И за твое, батюшка-царь наш, что воины твои твою милость на нас несут.

Петру речь понравилась, он аж расцвел весь, хотя речь с возницей мне не пришло в голову отрепетировать, совсем стал плохо детали продумывать.

Осмотрев стоявшую напротив Таю и уже ничего не говоря по поводу формы, задал ей вопрос:

– Ну а ты что про болезного скажешь?

– Множественные переломы ног и длинные рваные раны. Раны промыты и зашиты, кости собраны и зажаты тесом. Если больного не беспокоить в течение месяца, пойдет на поправку, через три встанет на ноги, будет еще слаб, и ходить надо заново учиться, но через полгода станет полноценным работником.

Тая поклонилась еще раз.

А я выпал в осадок. Она что? Дословно меня цитирует? Или уже сама понимает, что говорит? Был сражен краткостью и полнотой диагноза. На Петра выступление произвело неменьшее впечатление.

– Где на лекаря училась?

– Я еще учусь, государь, месяц только как лекарем полка назначена. А учат нас мастер и травницы наши деревенские, да вот букварь лекарский составляем, и по нему тоже учусь.

Тая потрясла кипой сшитых листов. Петр, протянув руку, забрал листы и стал их бегло просматривать. Посмотреть там было на что. Нашими общими стараниями и моими множественными поясняющими рисунками возникла довольно полная брошюра полевой помощи, захватывающая и обычные заболевания, и травмы, и ранения. Только раздел хирургии в ней был никакой – все, что вспоминалось про хирургию, это песенка про Маресьева.

Петр досмотрел до конца брошюру, отбросил ее на койку, откинулся и, глядя на меня задумчиво, сказал:

– Значит, еще и служба лекарей при полку. И раненых на поле есть кому посмотреть, да и куда нести есть, да где шить. И воев для этого не занимаешь. Любо мне и это! Да где мне лекарей столько взять!

– Государь, лекарка эта месяц тому слыхом о лекарском деле не слыхала, а вот ведь обучилась! И раненого тяжелого на ноги поднимает. И буквица, по которой учится, у нас есть. Скопировать ее да баб грамотных в службу зазвать – пусть учатся. Даже если больше месяца учить будут, все одно у тебя лекари по всем полкам потихоньку появятся, и нести потери, как от болезней, так и от ранений, будешь меньше. А ведь хороший солдат стоит дорого, сколько одного только пороху надо извести, чтоб он стрелять хорошо обучился. И терять тех, кого еще можно будет спасти, выйдет дороже, чем баб собрать, обучить да платить им за службу немного.

– А коль обрюхатит кто, сбежишь со службы? – обратился Петр к Тае.

– Мастер запретил нам тяжелеть три года, государь, и мы согласились и слово свое держать будем. А кто насильничать станет, мастер обещал лично расстрелять виновного.

Петр перевел взгляд на меня, подняв бровь. Как-то неудачно Тая разоткровенничалась.