Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 2

Во стольнём во городе во Киеви
И повёлса у Владимера почесьен пир.
Вси на пиру да напивалисе,
Вси на цесном да наедалисе,
5. Вси на пиру да пьяны-веселы,
Вси на пиру да призахвастались:
А иной из их хвастат золотой казной,
А иной из их хвастат силой богатырьской,
Умной-от хвастат старой матерью,
10. Неразумной-от хвастат молодой жоной.
Говорыт тут Иванушко Годиновиц:
«Вси у нас во городе поженёны,
Красны-ти девушки вза́муш выданы;
И один я доброй молодец холост хожу;
15. Благослови мне, Владимер, уж веть женицьсе!»
Говорыл тут Владимер таково слово:
«Ты бери-возьми у хрисьянина богатого,
Ты бери у хресьянина у подлого,
Ты бери у купьця-гостя торгового!» —
20. «Мне не надоть у купьця-гостя торгового,
Мне не надоть у хресьянина у подлого:
Я поеду к королю-де лех(о)винскому,
И на душецьки Овдотьи-белой лебеди!»
Говорыл тут Владимер таково слово:
25. «Не жона тибе будёт — змея лютая, —
Изведёт тибя да понапрасному:
Ты оставиш свою-ту буйну голову,
Ты оставиш свою буйну голову на цистом поли.
Уш ты бери коницькоф табунами,
30. Ты бери красных девушок толпицеми,
Ты бери удалых добрыф[263]

молоццоф станицеми,Ты бери добрых конецькоф табунами». —
«Мне не надоть твои добры коницьки табунами,
Мне не надоть веть твои красны девушки толпицями,
35. Мне не надоть добры молоццы станицями;
Мне-ка надобно брателко названой-от,
По имени Дунай-от сын Ивановиць,
Которой сидит у тибя да ф тёмной темници!..»
Говорыл уш Владимер стольнекиефьской,
40. Говорыл уш Владимер таково слово:
«Ты бери золоты клюци,
Отмыкай ты замоцик сорока пудоф,
Отодвигай ты задвижоцьку жалезную,
Отпирай ты заслоноцьку жалезную,
45. Выпускай ты Дунаюшка его ко мне да на почесьен пир!»
И пошол тут Иванушко — не ослышылсы,
Выпускал уш Дунаюшка ис тёмной темници.
Прышли ко Бладимеру[264] на почесьен пир,
И садились за столы-то дубовыя,
50. И садились за напитки розналичныя.
Повёлса у Владимера почесьен пир.
Много ли, мало ли поры-времени, —
Отошол у Владимера поцесьен пир.
И пошол уш Иванушко Годиновиц,
55. И пошли добры молоццы на конюшын двор,
Выбирали собе коней добрыя,
И потстегивали двенаццать тонких по́тпружей,
А трина́ццатой тену́ли церес хребетьню кость, —
И не ради басы, да ради крепости:
60. Не оставил и[265] щобы доброй конь во цистом поли.
Не видали, добры молоццы как срежаюцсэ;
Только видели: в цистом поли курёва стоит.
И приехали к королю-ту на шырокой двор,
Вяжут тут своих добрых коницькоф за колецика сиребрены,
65. Которо колецюшко повыше фсех.
И оставил Иванушко Дуная-та Ивановиця,
И оставил он у своих-то у добрых коней.
Уш пошол он во грыдню королеськую,
Крес<т>-от кладёт да по-писаному,
70. А поклон-о ведёт да по-уцёному:
«Уш ты здрастуй, король да лехоминьскоё!» —
«Уш ты здрастуй, Иванушко Годиновиц!
Ты во клюцьники ли к нам приехал, ты во стольники?» —
«Я приехал к вам да не во клюцьники,
75. Не во клюцьники к вам, не в замоцьники;
Я приехал к вам да сватом — сватацьсе
На душочки Овдотьи-белой лебеди!» —
«У мня, право, то дитятко просватано,
Белы ейны руцьки запоруцёны,
80. И злацёныма персьнями споменяно
За того жа Идолишша поганого
И во ту же во землю во неверную,
И во ту во Орду да во проклятую!»
Говорыл тут Иванушко другой након,
85. Говорыл тут Иванушко трете́й након:
«Ты добром не оддаш, я за бою́ возьму!»
И пошол тут Иванушко ис светло́й грыдьни.
И сидела Овдотья за двенаццати замоцьками,
И сидела Овдотья за тринаццать (так) сторожоцьками.
90. И прыбил он, прырубил он сторожоцикоф,
Приломал он двенаццеть тут замоцикоф, —
И зашол уш к Овдотьи ф светлу светлицю.
И сидит Овдотья в светлой светлици,
И сидит она за красеньцями*
95. Во единой рубашоцьки, бес цёботу[266];
И по плеця у ей — да белы кре́цета,
По прошостоцьки[267] у ей — да сизы голубы.
Крес<т>-о кладёт да по-писаному,
Он поклон-о ведёт да по-уцёному:
100. «Уш ты здрастуй, Овдотья-лебедь белая!» —
«Уш ты здрастуй, Иванушко Годиновиц!» —
И выходит она и-за красёнышкоф*,
Берёт она ёго за праву руку,
Обнимат ёго да белу шею
105. И целу́ёт она в уста сахарны:
«Во клюцьники к нам приехал ли во стольники?..» —
«Я приехал к вам да сватом — сватацьсе;
Ты срежайсе во платьё подорожноё!»
И средилась уш Овдотья во платьё подорожноё.
110. И берёт уш Овдотью за праву руку,
И повёл уш Овдотью ис светлой светлици.
И увидела Овдотья на белых сенях,
И увидела убитых сторожоцикоф;
Тут уш Овдотья призаплакала:
115. «Умел меня батюшко споить-скормить, —
Не умел миня батюшко взамуш оддать
Без бою, меня, без драки, без кроволития!..»
И привёл уш Овдотью ко добрым коням,
И садил уш Овдотью позади сибя.
120. И поехали они с двора с королефь(с)кого.
И вышол король уш на высок балхон:
«Уш воротись ты, Иванушко Годиновиць;
Я тибе Овдотью-ту добром оддам!» —
«На приезде ты гостя-то не уцёстовал, —
125. На отъезди тибе гостя не уцёстовать!»
И поехали они до рецьки до бродовою,
Розоставили уш Иванушко шатёр белополотненой.
Тут повалились с Овдотьёй в опоциф дёржать,
Они клали промежу собе саблю вострую
130. И на место третьёго-то всё товарышша.
Перепадывала веска скоро-наскоро,
Перепадывала ко тому ко Идолишшу поганому.
И наехал Идолишшо поганоё,
Закрыцял у короля под окошком громким голосом:
135. «Дома ли Овдотья-лебеть белая?»
Отвецяёт король-от лехоминьскоё:
«У мня не дома Овдотья-лебедь белая:
Приежжал уш Иванушко Годинович;
Я добром не давал, — он за бою увёс!»
140. И поехал Идолишшо по цисту полю;
Не доехал до рецьки до бродовою, —
Увидел Идолишшо шатёр белополотненой;
Закрыцял уш Идолишшо ишша пушше громким голосом.
Пробужалса Иванушко от крепкого сна,
145. И выскакивал Иванушко из бела шатра,
И пошол уш к Идолишшу поганому.
<О>не водились с ним не мало, не много поры-времени:
С утру[268] вёшной день до вецера.
По Иванушковой-то было по милости,
150. По Иванушковой было уш по уцести, —
У Идолишша права нога-та окатиласе,
Лева нога-та подломиласе:
Падало Идолишшо на сыру землю.
И забыл уш Иванушко ножыцёк во белом шатри,
155. Сидит у Идолишша на церных грудях,
Закрыцял уш Овдотьи своим зысьним голосом:
«Ты неси уш мне, Овдотья, ножыцёк булатной-от,
Я спорю у Идолишша церны груди!»
Говорыл тут Идолишшо поганоё:
160. «Ты Овдотья, ты лебедь белая!
Ты укинь ты ножыцёк в цисто полё,
Ты схвати ты Иванушка за русы кудри:
И за им станёш жыть ты портомойницёй,
Ты за мной станёш жыть-то ты царевицёй (так)».
165. И послушала Овдотья-лебедь белая,
И послушала Идолишша поганого;
И укинула ножыцёк в цисто полё,
И схватила Иванушка за русы кудри.
И припутали они Иванушка ко сыру дубу,
170. И припутали они во опутинки шолковыя;
И пошли тут с Идолишшом в опоциф дёржать,
И не клали промежу собе саблю вострою.
Много ли, мало ли поры-времени,
Пробужалась Овдотья от крепкого сна;
175. Выходила Овдотья-та из бела шатра.
Прилетело к Иванушку тры веть голуба,
Прилетело к Иванушку тры уш голуба.
Будит Овдотья-лебедь белая:
«Ты ставай уш, Идолишшо поганоё!
180. Так я захотела голубетинки,
Пострель ты у Иванушка сиза голуба!..»
Выставал уш Идолишшо поганоё,
Выходил он уш из бела шатра;
Брал он тугой лук розрыфцятой,
185. И фкладывал он стрелоцьки калёныя,
И спускал уш он во сиза голуба.
И во сиза-та голуба не попало-то;
Попала стрелоцька во сырой дуп,
И отскакивала стрелоцька к Идолишшу от сыра дуба,
190. Ко Идолишшу во церны груди.
Падало Идолишшо на сыру землю,
Тут уш Идолишшу славы поют.
Тут уш Овдотья прызаплакала:
«От одно́го я берешку отъехала,
195. До другого я берешку не доехала;
Я куды стану теперице деватисе?»
Закрыцял уш Иванушко зысьним голосом:
«Ты поди уш, Овдотья-лебедь белая,
Отвяжи ты миня-то от сыра дуба, —
200. Я долго стоял да у сыра дуба,
Так мне-ка пить-то захотелосе
Той уш свежой воды клюцёвою!»
Пошла тут Овдотья, взела саблю вострую,
Хотела она секци у Иванушка буйну голову.
205. По Иванушковой было уш милости,
По Иванушковой было уш по уцести, —
Падала сабля вострая по опутинкам шолковыя,
И отскакивал Иванушко от сыра дуба:
«Ты сходи уш, Овдотья, на быстру реку;
210. Поцерпни-ка водицьки-то, свежой воды!»
И пошла уш Овдотья, призаплакала;
И несёт она уш свежу́ воду.
И сек он буйну голову:
«Мне не надоть ета твоя-та буйна голова, —
215. Цёловала ты Идолишша поганого!
Мне не надоть ета рука правая, —
Обнимала Идолишша поганого!
Мне не надоть ета нога правая!..»
Присек он на мелки рецеки[269],
220. Розметал он фсю Овдотью по цисту полю:
«Жанил я свою саблю вострую;
222. Я здорово жанилса, мне-ка не с кем спать!»