Архангельскiе поморы

Наконецъ оба улеглись спать.

Тишина воцарилась въ изб, только втеръ шумлъ на улиц, да слышался легкій храпъ тетки Дарьи у печки. Долго не могъ заснуть Антонъ — много, видно, думъ накопилось у него въ голов, и безпокоили его эти думы. Что касается до Матрены, такъ та до самаго разсвта глазъ не сомкнула.

* * *

Часу въ шестомъ утра въ избу вошелъ высокій, бодрый старикъ съ сдой окладистой бородою. Это былъ Василій Семеновичъ Бровинъ, зажиточный крестьянинъ и владлецъ большой трехмачтовой шкуны «Три Святителя», которая отправлялась на промыслы къ Шпицбергену.

Какъ Бровинъ, такъ и Антонъ были архангельскiе поморы и вс средства къ жизни получали, какъ и другіе поморы, исключительно отъ рыбной ловли и охоты на морскихъ зврей. Жили они оба въ бдной деревушк Захаровк, далеко, далеко на свер, на берегу Свернаго океана, въ стран вчнаго холода, гд лто продолжается всего какихъ-нибудь два мсяца въ году, гд почва безплодная, покрытая только самой бдной, убогой растительностью. Нердко проводили они оба въ открытомъ мор на рыбной ловл и охот на морскихъ зврей цлыя недли и даже мсяцы, при чемъ отъзжали далеко отъ берега и чуть не каждую минуту подвергались опасности отъ бурь и огромныхъ пловучихъ льдинъ. И не разъ жизнь ихъ висла на волоск, когда они въ старой лодк карбас или на шкун боролись съ втрами и волнами, рискуя быть отнесенными далеко и потонуть…

Войдя въ избу, Бровинъ снялъ шапку, помолился на образъ и поклонился.

— Здорово, Антонъ Степанычъ, — сказалъ онъ, — Матрен Сидоровн много лтъ здравствовать…

Екнуло сердце у Матрены. Этотъ осанистый старикъ съ кроткимъ, добродушнымъ лицомъ въ эту минуту сдлался ей ненавистенъ. Да какъ же: вдь онъ пришелъ затмъ, чтобъ увести ея мужа, взять его съ собой на шкуну, а тамъ… Господи! что будетъ тамъ?..

— Ну, что, не готовъ еще, Антонъ Степанычъ? — говорилъ Бровинъ, — а у меня ужь вс ребята въ сбор… Часика этакъ черезъ два и паруса поднимать можно: втерокъ такой славный…

— Готовъ, Василій Семенычъ, давно готовъ, у меня вдь сборы не Богъ всть какіе. Помолимся, да и въ путь…

Антонъ старался быть спокойнымъ и даже веселымъ, но это ему не совсмъ удавалось. Видно было, что онъ встревоженъ немного, и въ голос его слышалась безпокойная нотка.

«Что бы это со мной такое? — думалъ онъ, — сердце неспокойно что-то. Пятый разъ зжу — никогда не бывало такъ… Неужто въ самомъ дл… Охъ, да что тутъ…»

— Готовъ, Василій Семенычъ, совсмъ готовъ, — повторилъ онъ.

— Такъ идемъ, брать, пора.

Горячо помолился Антонъ на икону и обратился къ жен:

— Ну, Матрена, прощай, — заговорилъ онъ немного дрожащимъ голосомъ, — оставайся, Христосъ съ тобой, да смотри, не забывай, что я теб говорилъ-то…

Матрена такъ и повисла на ше у мужа и залилась слезами.

— Голубчикъ ты мой, ненаглядный! — причитала она. — Покидаешь ты меня, горемычную, одинокую, покидаешь своихъ малыхъ дточекъ…

— Э, полно теб, Матрена Сидоровна, — замтилъ Бровинъ, который совершенно равнодушно смотрлъ на эту сцену разлуки, да и немудрено: онъ тридцать пять лтъ сряду ходилъ по морю и присмотрлся къ такимъ сценамъ. — Полно теб плакать-то, вдь не на вкъ разстаетесь…

Еле-еле оторвалась Матрена отъ мужа и бросилась къ Бровину.

— Василій Семенычъ, голубчикъ, кормилецъ ты нашъ! Побереги ты, ради истиннаго Христа, Антона-то моего, побереги…

— Да ладно, ладно, поберегу… Люльку вотъ ему повшу въ кают, да и буду, какъ малаго ребенка, укачивать, — усмхнулся Бровинъ. — Ну, съ Богомъ, давай…

— Сейчасъ, Василий Семенычъ, сейчасъ… Дай вотъ только съ ребятишками попрощаться.

Два мальчика, одинъ лтъ 8, другой 10, съ плачемъ кинулись къ отцу, и онъ крпко, крпко ихъ обнялъ. Маленькая 4-лтняя Глаша сначала не понимала, что тутъ происходитъ такое, и стояла, выпучивъ любопытные глазенки; но потомъ, увидвъ плачущихъ мать и братьевъ, тоже заплакала.

Еще разъ попрощался Антонъ съ женой, съ дтьми, съ теткой, взвалилъ себ на плечи мшокъ съ кой-какими пожитками да подорожниками, ружье захватилъ, и затмъ вс пошли изъ избы.

Саженяхъ въ 20 отъ берега стояла, гордо покачиваясь на волнахъ, новенькая трехмачтовая шкуна Бровина. Работники ужь сновали взадъ и впередъ по палуб, подбирали канаты, развертывали паруса.

Бровинъ махнулъ рукой, и въ одну минуту два сильныхъ, здоровыхъ молодца спустились въ шлюпку и направились къ берегу.

Все небольшое населеніе деревни собралось провожать отъзжающихъ. Были здсь и молодые, и старики, и старухи; нкоторыя женщины пришли даже съ грудными дтьми на рукахъ. Обнимались, цловались, желали счастливаго, благополучнаго пути и пр., и пр. Антонъ съ Бровинымъ и еще однимъ промышленникомъ Петромъ сли въ шлюпку и отчалили отъ берега.

Минутъ черезъ двадцать шкуна, подъ всми парусами, двинулась быстро впередъ.

Долго стояла Матрена на берегу, но спуская глазъ съ судна. Втеръ такъ и разввалъ во вс стороны ея выбившіеся изъ-подъ платка волосы; слезы безпрестанно набгали ей на глаза и мшали смотрть, она наскоро отирала ихъ тряпицей.