Архангельскiе поморы

Шкуна удалялась все боле и боле: вотъ отъ нея остался виднымъ только одинъ парусъ; вотъ и парусъ сталъ уменьшаться и уменьшаться, — осталась только точка одна, и та скоро скрылась за горизонтомъ.

Матрена прибжала домой, да такъ и упала ницъ передъ образомъ.

— Царица небесная! — взмолилась она, — Николай угодникъ!.. защитите вы его, не оставьте своею милостью… Охъ, чуетъ мое сердечушко, что быть бд какой-то, бы… ыть…

* * *

Погода не совсмъ-то благопріятствовала нашимъ путешественникамъ. Только первые дни, когда дулъ крпкій попутный втеръ и на пути попадались небольшія, сравнительно, пловучія льдины. Шкуна «Три Святителя» не подвергалась ршительно никакой опасности. Но на четвертый день отъзда изъ Захаровки обстоятельства сильно изменились. Втеръ необыкновенно усилился и наносилъ такія громадный глыбы льда, что надо было употреблять не мало искусства и усилій, чтобъ пробиваться сквозь нихъ.

— Тридцать пятый годъ по океану хожу, — говорилъ Бровинъ, — а никогда столько льду не видывалъ.

Нердко шкуна страшно трещала подъ напоромъ льда. Всякій небывалый человкъ ни минуты бы не сомнвался, что вотъ, вотъ шкуна треснетъ, раздавится, какъ орховая скорлупа, — но Бровинъ и глазомъ не моргалъ въ такихъ случаяхъ.

— Экъ вдь его забираетъ! — говорилъ онъ только, и отдавалъ приказаніе матросамъ взяться за багры. Т брались, напирали на льдины съ обоихъ бортовъ, и шкуна благополучно продолжала свой путь, опять, впрочемъ, только до новыхъ льдовъ.

На шестой день путешествiя втеръ подулъ съ необычайною силою, и ночью сдлалась такая страшная буря, что даже Бровинъ попризадумался.

Страшно било и качало шкуну изъ стороны въ сторону. Бровинъ самъ взялся за руль, не довряя его несовсмъ опытному, по его мннію, кормчему. Однако и надежда на собственныя силы, на собственное умнье, съ каждымъ часомъ все боле и боле ослабвала у стараго моряка. Пристально вглядывался онъ въ темную даль своими еще зоркими глазами: не мелькнетъ-ли тамъ лучъ разсвта? Но до разсвта было еще очень далеко. Какъ ни вглядывался старикъ, ничего не видалъ, кром темныхъ очертаній какъ горы вздымающихся валовъ, да блющихъ на нихъ ледяныхъ массъ.

Бороться съ бушующимъ океаномъ было не привыкать стать старому Бровину: чуть не каждый годъ выдерживалъ онъ такую борьбу. Но бороться съ массами льда, со всхъ сторонъ напирающаго на шкуну, да особенно въ такую темную ночь — это ужь было дло совсмъ другое. Не мудрено, что призадумался старый Бровинъ, призадумались и матросы его, а въ томъ числ и Антонъ. Послдній далеко не былъ трусомъ, но мысль о жен и дтяхъ сжимала тоской его сердце.

«А что, если въ самомъ дл? — думалъ онъ. — Эхъ, правду, видно, ты говорила, Матрена! Недаромъ у тебя предчувствіе было какое-то, да — вотъ и у меня тоже…»

— Что, Василій Семенычъ? — обращался онъ къ Бровину, — плохо, братъ, дло-то, а?

Тотъ только вздыхалъ и отвчалъ, что противъ Бога идти невозможно, что Онъ захочетъ — тому и быть.

Шкуну, какъ щенку, кидало по волнамъ; страшно трещала она. Каждую минуту трескъ этотъ заставлялъ вздрагивать экипажъ: вотъ-вотъ появится на судн трещина, хлынетъ вода… Но ловкая, не совсмъ еще ослабевшая рука Бровина вовремя успвала поворачивать колесо штурвала, и шкуна избгала опасности.

Долго, долго продолжалась эта борьба, борьба на жизнь или на смерть; экипажъ шкуны давно ужь выбился изъ силъ и потерялъ почти всякую надежду на спасеніе. Но вотъ свтлая полоса зари зааллась на горизонт. Втеръ началъ постепенно стихать; море успокоивалось все боле и боле; валы его становились ужь не такъ громадны и не съ такою силою бились о борта шкуны. Вотъ наконецъ выплылъ изъ-за густыхъ, темныхъ облаковъ красный дискъ полуночнаго солнца, и лучи его освтили картину успокоившагося океана. Легко и свободно вздохнулъ экипажъ «Трехъ Святителей», и горячо, отъ всего сердца помолился онъ за свое спасеніе!

Прибавили еще парусовъ, и шкуна понеслась впередъ.

Прошло часа два, три, и вдали, на горизонт, показались темныя, высокія, заостренныя скалы. Что это? ледъ опять? Нтъ, это земля, берегъ, это — Шпицбергенъ!

— Слава теб, Господи! — перекрестился Бровинъ. — Еще часика три, четыре — и мы дохали. А ну-ка, ребята, поприбавьте еще парусковъ…

Но ребята не тотчасъ исполнили приказанiе.

Они столпились на бак и жадно всматривались на все боле и боле приближающiйся островъ. Суровыя, загорлыя лица ихъ прояснились, засветились улыбкой. Но, увы, радость ихъ была слишкомъ не продолжительна.