Архангелы и Ко

Пока Матвей осторожно промакивал закровянившиеся рубцы на нижней губе, пока Дикки-бой, жалостно кривясь, корректировал его деятельность, агент ллойдовской компании Кадыр-оглы что-то прикидывал, хмурился, нервно дергал плечами… Наконец, он решился:

— Н-ну, ладно. Брось, не все так уж… Мы тебе действительно очень благодарны. И можешь забирать свои аутбриллы. — Клаус подгреб так по сию пору и валявшиеся на койке чумазые «морковки» поближе к Молчанову. Тот по-детски капризно отпихнул их:

— Да ладно… Какой с этого, действительно, толк…

— Бери-бери. — Кадыр-оглы встал, явно мечтая как можно скорее выбраться из этой каюты. — Я договорюсь, чтоб тебе позволили — от четырех штук эти скареды не обеднеют… И дам адресочек один на Альбе, в столице. Там возьмут. Не за настоящую цену, естественно, а все-таки малость подороже, чем в подворотне… Ну, и аллее. — Он начал пропихиваться мимо сидящего Матвея, выдавливая Крэнга к люку. — Кто как, а я нох айн маль в душ — и шляффен.

— Я тоже это… шляф… — запинаясь, промямлил Крэнг. Похоже, он примеривался сдабривать речь не коверкаными русскими, а аналогичными немецкими словесами. Дикки-бой демонстрировал готовность к перемене жизненных ориентиров.

Впрочем, уже снаружи, из коридора, он через два плеча (свое и Клаусово) полоснул Молчанова странным каким-то — оценивающим, что ли? — взглядом.

Но Молчанов этого не заметил.

Смахнув под стол так трудно доставшиеся супердрагоценности, Молчанов боком рухнул на койку и мгновенно заснул.

* * *

Снова над головой и вокруг эта погань — сочащаяся гноем небесная плесень, волдырь вместо солнца, ноздревато пупырчатая равнина цвета хорошо выдержанного удавленника… Снова тесная шлем-маска, аммиачная вонь, блевотное чавканье под башмаками… Все то же, успевшее за считанные эти дни осточертеть до тошноты, до нудной ломоты в скулах…

Ну ничего, недолго осталось.

Осталось каких-нибудь полторы сотни шагов по от горизонта до горизонта расплывшемуся грибу — туда, к бесформенной раскоряке орбитального лифта.

И еще осталось отделаться от навязавшегося в провожалыцики Клауса.

От самой молчановской каюты афгано-немец волокся следом за отбывающим на Альбу бухгалтером, молол всякую чушь, рассказывал дурацкие несмешные истории и сам же первым (и единственным) принимался над рассказанным ржать…

А вот теперь, в ста пятидесяти шагах от лифта, вдруг догнал, остановил, затеял приращивать к своей и Матвеевой шлем-маскам какие-то провода. Прирастив, заставил Молчанова выключить интерком, и тут же в этом вроде бы выключенном интеркоме раздался его, Клаусов, голос.

— Так не подслушают, — сказал Клаусов голос во вроде бы выключенном интеркоме.

Секунда тишины.

И снова Клаус:

— Лафорж до сих пор не смог распаролить твою эллипсету.

Матвей хмыкнул:

— Все? Тогда я пошел.

— Нет, не все. В чем ты меня обставил?

— Я пошел, — повторил Матвей. — Не годится последнему пассажиру задерживать лифт.

— Ты не последний. Крэнг тоже летит. Вдруг ни с того ни с сего решился, говорит: «Не могу бросить друга, столько лет вместе»… — Кадыр-оглы судорожно перевел дыхание и опять спросил: — В чем ты меня обставил?

— Почему ты вообразил, будто я тебя в чем-то?..

— Крэнг, н-нагар дюзовый. «Не могу бросить» — это фюр думкопф… для дураков. Хитрый каналья прикинул, что к чему, и понял: быть при тебе выгодней.

— Естественно. — Радуясь, что лицо его надежно скрыто дыхательной маской, Молчанов беззаботно и широко улыбался. — Вполне естественно. Дружище Крэнг слишком давно и слишком хорошо меня знает.

Клаус, и без того стоявший меньше чем в полушаге, вдруг шатнулся вперед и почти прилип к собеседнику:

— Древняя-древняя поговорка: есть человек — есть проблема, нет человека… Назови мне хоть одну причину, по которой я не могу уфутлярить тебя прямо сейчас!

— Я назову три.

— Ой, только не надо про благодарность спасенного к спасителю!

— Тогда две с половиной, — невозмутимо сказал Матвей. — Во-первых, если ты меня «уфутляришь» (классное выраженьице, надо запомнить!), ты так никогда и не узнаешь, в чем я тебя обставил. Ни-ког-да. Понял?

— Да, — согласился Кадыр-оглы. — Это аргумент.

— Второй не хуже. Ты ведь навигатор?

— Ну?

— Значит, работаешь с компьютерами, это твой хлеб. Так?

— Ну-ну?