Архангелы и Ко

…"Во-он тот холм» был именно тем плешивым бугром, на котором вчера маячили трое всадников. Сейчас на плоской серопесчаной плешине остались только следы – то ли копыт, то ли кулаков, то ли ещё чего-то.

Взобрались. Постояли, отсапываясь. Осмотрели следы. Внимательно оглядели окрестности. Не обнаружив ничего подозрительного, двинулись вдоль гривы – держась поближе к роботу и не зевая.

Идти было трудно – так, будто всё время вгору. Хоть когда по-правде приходилось взбираться на очередной всхолмок, хоть когда с очередного этого всхолмка надлежало спускаться, особой разницы не чувствовалось.

Довольно долго в интеркомовских динамиках слышно было лишь натужное сорванное дыхание, да ещё (это в седловинках, где песок затягивала чавкотная синюшная склизкость) раздраженный многоголосый мат. Потом кто-то – кажется, Крэнг – вдруг решил сообщить:

– Я вот иду и всё время думаю…

Матвей заржал. И ещё кто-то заржал. Крэнг повысил голос:

– …всё время думаю: как мы потом попадём обратно в корабль?

– До «потом» и «обратно» ещё знаешь сколько!.. – легкомысленно сказал Молчанов.

– Мак и Лафорж сейчас должны заниматься тамбур-тоннелем, – это наверняка капитан Клаус высказался.

А то ли Дикки-бой, то ли Фурункул пробурчал, сопя:

– Лучше бы они «Вихрь» починили. Топчись тут теперь пешком…

– Даже будь «Вихрь»… уф… исправен, мы бы всё едино топтались пешком, – утешил Матвей труднораспознаваемого бурчальника. – Глиссер даже при маскировочных ухищрениях с орбит… орбиты куда легче засечь, чем пешую группу при ухищрениях же.

Уже однозначно идентифицируемый голос немца Кадыр-оглы дополнил:

– Они пробовали чинить. Не выходит (так однажды утром сказала гроссмутер Марта, накануне проглотившая свой лорнет). Там какая-то проблема с кодовым пускателем. Серьёзная проблема.

Бухгалтер Рашн не стал разъяснять, что «серьёзная проблема» – это на самом деле из мелочей мелочь, однако дополненный ею пускатель оживляющего пульта теперь не откликается даже на правильный код (в чём уже наверняка имели возможность убедиться Шостак-сын и его бывалый секретарь). Но делать причину неработоспособности глиссера достоянием широкой общественности покамест рано. Мало ли какой стороной может вывернуться ситуация…

– А чё вы, короче, боитесь этой орбиты?! – злобно осведомился непосвящённый в тонкости происходящего Фурункул. – Ну, конкуренты… Даже конкуренты не обязательно шваханут так вот сразу, короче, ни за соплю неутилизированную.

– Раз боимся, значит, есть чего! – отрезал Клаус.

По Матвееву разуменью, Фурункул бы не должен был удовольствоваться таким ответоподобным отрезом. Но Фурункул, как ни странно, удовольствовался. Во всяком случае, он промолчал – только междометие издал какое-то непонятное (впрочем, исполнителем раздавшегося в интеркоме отрывистого «э-эыф!» не обязательно был именно он).

Похоже, азиата Клауса тоже обескуражила такая покладистость оппонента.

– Ну, что молчишь?! – воинственно осведомился Кадыр-оглы.

Ответа не последовало, и он уже с лёгкой тревогой окликнул:

– Э-хой, Фурункул!

Четверо людей и робот как раз взобрались на очередной бугор (едва ли не на самый высокий из всех уже пройденных) и не то что остановились передохнуть, а так, призапнулись малость перед крутоватым спуском. И сразу выяснилось, что людей уже не четверо.

Обладатель неблагозвучно-медицинского прозвища и Дикки-бой всю дорогу держались позади. Но теперь, невольно глянув через плечо на объект Клаусова тревожного оклика, Матвей обнаружил лишь одну крупногабаритную фигуру. Причём то, как оная одинокая фигура запульсировала подбородком дыхательного намордника, неопровержимо доказывало, что это именно её голос засипел в интеркоме:

– Слушай, Клаус, ты уже второй раз назвал его Фурункулом. Я бы на твоём месте…

– Меня сейчас гораздо больше интересует ЕГО место. Куда он проп?..

– …на твоём месте поостерёгся, – невозмутимо гнул своё Крэнг. – Он парень терпеливый, и всегда считает до трёх (дальше просто не успел выучиться). А потом… Знаешь, как он обломал Хека Голову? Не знаешь… Правильно, о таком лучше не знать.

Резкий противный скрип, бесстрастно переданный интеркомом, скорее всего был произведен Клаусовыми зубами.

– Так как же полагается величать твоего этого… головолома? – осведомился Кадыр-оглы, доскрипев.

Молчанов понял уже, что затевается какая-то остроумность (в смысле Крэнговых представлений как об уме, так и об остроте оного). Догадался, но воспрепятствовать не успел. Дикки-бой медленно, чуть ли не торжественно даже произнёс:

– Карбункул.

В следующий миг внутришлемный динамик взорвался громовым свирепым рёвом. Исполнительный механизм закрутился на месте, будто недодавленный таракан; Клаус рванул из-за спины штурмовушку… А Матвей, глядя на Крэнга, даже не вздрогнул. Крэнг тоже не вздрогнул. И не шевельнулся. Он спокойно сказал:

– Заткнись.

Рёв как обрезали. Мгновением позже на бугряную вершину выкарабкался пропавший «головолом», сплошь перемазанный в давленной синюхе. Выкарабкался, встал с четверенек и прохрипел, по-пёсьи давясь злобным нутряным клокотанием: