«Архангелы»

Порой Иосифу Родяну казалось, что он грезит, что он заснул с перепоя и вот теперь ему снятся всякие чудеса: темные леса по краям дороги, снег на еловых вершинах, толчеи, люди! Но он ничего не узнавал, ему представлялось, что в этих местах он никогда в жизни не бывал. Ну, конечно же, все это ему, пьяному, грезится, это галлюцинации! И Родян улыбался, а от этой улыбки по всему телу растекалось тепло, становилось приятно. Ему казалось, что он преображается. Но вдруг опять в мозгу начинали стучать свинцовые слова: «Молот дает гулкий звук!»

За все время пути Иосиф Родян не перешагнул мыслями этого барьера. Он не думал, что ему делать, если все это окажется правдой, он думал только, как он поступит со своими работниками, если это окажется ложью.

Брызги и шматки грязи заляпали его не меньше Иларие. Белели у него только зубы, а кони, остановившиеся у ворот дома, выглядели так, будто вывалялись в самой большой луже на дороге.

Казалось, во дворе и в доме все живое давно уже ждало его приезда: ворота немедленно и торопливо распахнулись, кто-то тут же принялся распрягать лошадей. Весть Иларие сбила с толку всех, даже работники при толчеях забыли подсыпать в них камень, и теперь кремневые песты работали вхолостую.

Сухой перестук пестов — первое, что заметил Иосиф Родян, оказавшись у себя на дворе. Перестук был ему хорошо известен и мгновенно вытеснил из его головы все другие мысли.

— Кто тут работает? — гневно заорал он. — Какой подлец не подсыпает камень!

Что-то особое было в его голосе? На лицах работников? Вообще в воздухе? Управляющий вздрогнул. Ему почудилось, будто кричал кто-то другой. И тут же вновь услышал роковые слова: «Молот дает гулкий звук». Два работника в мокрой, грязной одежде бросились засыпать камень в толчеи. Они уже чувствовали, как горят у них лица от оплеух Иосифа Родяна. Но нет — управляющий, мгновенно забыв о них, приказал конюху Никулае:

— Седлай гнедого!

Все во дворе, казалось, облегченно вздохнули — то ли потому, что их миновал гнев хозяина, то ли потому, что решение управляющего самому отправиться на прииск положило конец общему напряжению. Словно судьбу «Архангелов» решал только Иосиф Родян лично. Жавшихся во дворе управляющего людей волновало вовсе не то, что их хозяин станет бедняком — о таком они и помыслить не могли — они, через чьи руки перетекло несметное количество золота прямо в мошну Иосифа Родяна. Они знали — богатства его несметны. Их вовсе не заботила судьба бывшего письмоводителя, они не сожалели о его участи, их интересовало, что будет с «Архангелами». Ведь может случиться, что возьмут да и закроют прииск. Здесь, во дворе, были люди, которые лет по пятнадцать находились в услужении у Иосифа Родяна и только благодаря «Архангелам» содержали свои многолюдные семьи. Они никак не хотели верить сообщению Иларие, просто не могли ему верить. Но и те, кто не столь долго зависел от милостей «Архангелов», думали о случившемся с щемящим чувством безнадежности. Над всеми нависла угроза, предчувствие которой всегда таится в душе рудокопа, — угроза остаться с протянутой рукой. Сегодня «Архангелы», завтра «Шпора», послезавтра «Влэдяса» — так один за другим могут закрыться все прииски. Но, как ни странно, и работники, точно так же как и управляющий, вовсе не думали, что будут делать, если и впрямь золото иссякло. Нет, они ждали Иосифа Родяна, который все должен увидеть собственными глазами. Они надеялись, на прииске управляющий убедится, что все это неправда.

Поэтому-то они и ощутили облегчение, когда услышали приказ управляющего седлать гнедого. Не прошло и минуты, как работник вывел из конюшни коня: тот был оседлан заранее. Доамна Марина едва успела вынести мужу шапку, на которую великан взглянул с откровенным недоумением. Только заметив в руках жены еще и меховую безрукавку, Родян все понял и, нахлобучив шапку, вскочил на лошадь, дал ей шпоры и ускакал.

Доамна Марина, прижав к себе безрукавку, широко перекрестилась и громко, во всеуслышанье, сказала: «Помоги, господи!» И за ней следом все, кто только был во дворе, тоже перекрестились, повторяя: «Помоги, господи!» И еще раз вздохнули с облегчением.

Впервые после этой ночи у доамны Марины полегчало на душе. Хотя она все прекрасно слышала, хотя десять раз расспрашивала Иларие, однако надеялась, что муж ее, съездив на прииск, все слышанное переиначит и отведет страшную беду, которая нависла над ними этой ночью.