«Архангелы»

Хорошо было тем, кто мог сидеть возле печки, согреваясь стаканчиком подогретого вина, приправленного перцем! Старый Ионуц Унгурян, как только ударили морозы, так и проводил все свое время. Он терпеть не мог холодов. Если ему доводилось выйти на улицу, он становился сизым, словно слива, и шагу не мог ступить от слабости. Но вот уже второй день, несмотря на мороз, старик таскался по улицам от одного приятеля к другому. Правда, в каждом доме он грелся, опрокидывая стаканчик горячего вина, и нос его от этого стал похож на петушиный гребень. Старик, хотя и боялся мороза, ходил по друзьям, надеясь избыть страх еще больший, страх, от которого леденела у него в жилах кровь: второй день его сын-адвокат засыпал его телеграммами, требуя денег и грозя застрелиться. Сколько денег? Старик даже сказать не решался, а обходил всех подряд, надеясь занять у кого только можно…

Чего боялся, на то и нарвался! Долгонько «адвокат» не тревожил отца телеграммами, а тут враз напугал насмерть. И было чего бояться: у старика не было и десятой доли той суммы, какую требовал сын. Закрытие прииска, мороз, остановивший толчеи, и покупка пары жирных свиней на рождество вконец опустошили кошель полноправного члена акционерного общества «Архангелы». Как тут было не ходить из дома в дом, пытаясь занять денег, в страхе, как бы его сыночек не застрелился. Напугали старика и те необыкновенные новости, о которых соизволило отписать ему его чадо.

Прежде чем телеграфировать, студент Унгурян отправил отцу заказное письмо, желая хоть как-то объяснить, зачем ему понадобились полторы тысячи злотых. Старик долго ломал голову над этим письмом, которое, как каждому было ясно, писалось, разумеется, в пьянственном состоянии. В письме говорилось, что деньги студент просит в последний раз и что теперь он «домнул и у него есть доамна». Сколько ни думал старик Унгурян, но истолковать последние слова мог только так: сынок его стал уже адвокатом и, возможно, среди этого вавилонского столпотворения женился. И хотя это должно было бы утешить старика — как-никак сын вернется в село дипломированным юристом и к тому же с женой, — но старик, не в силах поверить в подобное счастье и удрученный отсутствием денег, уходя от очередного приятеля, заявлял во всеуслышание:

— Ну не чертушка ли! Нашел время заводить себе барыню! Баран его забодай вместе с его доамной!

Вполне возможно, что Унгурян брюзжал еще и потому, что вынужден был выходить на мороз, где он, раскрасневшийся от вина, мгновенно белел, потом синел, а его тщедушное тело беспрепятственно, словно решето, пронизывал ледяными иголками мороз.

Целых два дня Унгурян понапрасну обивал дружеские пороги. У большинства его приятелей просто-напросто не было такой солидной суммы. Кое у кого, возможно, и были деньги, но они не хотели, отдав их в долг, сами остаться на мели. Было несколько человек и таких, кто без ущерба для себя могли бы одолжить — не велика сумма, полторы тысячи, — но эти немногие все были наподобие Георге Прункула: к ним если денежка попадет, то уж солнышка не увидит.

К тому же кто мог знать, сколько еще протянется эта проклятущая зима, сколько будут стоять замерзшими толчеи. Ведь жители Вэлень за много лет привыкли себя чувствовать хорошо тогда только, когда денег в дому было в достатке.

Было и еще одно обстоятельство: хоть и ходил старик два дня, но не так уж много домов обошел. Он вроде бы и торопился, и страх за сына его подгонял, но, оказавшись перед стаканчиком подогретого и приперченного вина, он надолго забывал про своего «адвоката».

Так что к вечеру второго дня старик Унгурян еще не раздобыл никаких денег. Приостановившись на миг посреди дороги, он, словно говоря с кем-то рядом, громко произнес: «Баран его забодай с его доамной!» И тут его осенило. Ведь он не был у Георге Прункула, а про него давно поговаривали, будто он людям деньги под процент дает.

Старик Унгурян прямым ходом направился к бывшему компаньону.

От домашнего тепла старика развезло — и выпил он в этот день многовато, и отдохнуть, как привык среди дня, не отдохнул.

Поздоровались за руку, Прункул пошутил:

— Нужно к тебе печку челом повернуть, дружище Унгурян! Давненько ты не переступал моего порога! Садись, садись, в ногах правды нет.

Поговорили про мороз, о приисках, об «Архангелах».

— И что ты скажешь, дружище, после всего этого? — с недоброй улыбкой спросил Прункул. Он еще вчера узнал, с какой докукой бродит по селу Унгурян. Не успел Унгурян навестить третьего приятеля, а Прункулу стало известно, что ему для «адвоката» необходимы полторы тысячи злотых.

— Маленькая просьба, — сбивчиво начал Унгурян, которому Георге Прункул никогда не был особенно симпатичен.

— Ко мне просьба? — Сморщенное лицо карлика исказилось злой, но самодовольной улыбкой.

— Да, к тебе! Мне бы надо… нет, мне бы нужно… — сбивчиво продолжал Унгурян и никак не мог кончить. Ему неудобно было назвать столь немыслимую сумму. Смущала его и мысль: «А что про меня подумает этот черт?»

— Понимаю, понимаю, — пришел ему на помощь Прункул. — «Адвокату» нужны деньги.