«Архангелы»

Почти все жители Вэлень были рудокопами. Уже лет десять, с тех пор как на приисках стали добывать много золота, они привыкли покупать за деньги все, вплоть до капусты и кур. Забросив земледелие, крестьяне, казалось, потеряли всякий вкус и к огороду, и к птице возле дома. Зерно, мука, рождественский поросенок или барашек, чтобы разговеться на пасху, — все покупалось на базаре. Но так было не всегда. В давние времена, несмотря на скудость пахотной земли в горах, вэляне сеяли яровую пшеницу, рожь, держали скот, овец. Многие, как только наступала весна, перебирались со всем скарбом в горы, жили в хижинах, землянках, унавоживали землю и осенью убирали в амбары урожай, которого им хватало на целый год. Но в те времена и приисков было мало. Четыре работало, не больше. И ковырялись больше в земле, штолен в скале не долбили.

Но лет десять назад золото появилось на одном прииске, потом на другом, селяне вспомнили обо всех заброшенных штольнях и мало-помалу забыли земледелие. Хижины и землянки в горах пришли в негодность, одни сгнили от дождей, другие разметало ветром. «Придет еще их время», — твердили старики на селе, потому что в Вэлень одна пора сменялась другой: пора золота порой земледелия. Так уж повелось. Золота было в изобилии, например, когда строили церковь, просторную и красивую, словно монастырский храм; а потом пришлось снова браться за плуг. Золото вдруг спряталось, исчезло. Пока водились деньги, рудокопы искали его. Когда в домах ничего не оставалось, кроме голых стен, принимались за сельское хозяйство. Что и говорить, кое-кто отправился на прииски в чужие края, но это уже в теперешние времена: а раньше, как рассказывали старики, никто из вэлян родного села не покидал. Некоторые вэляне зимой работали на прииске, а летом вели хозяйство.

Но вот уже добрый десяток лет по всей округе только и говорят, что о прииске в Вэлень. Никогда еще местные прииски не давали столько золота. Никому и в голову не приходит, что это изобилие может вдруг иссякнуть. Лаковые сапоги на мужчинах и шелковые платья на женщинах стали в Вэлень самым обычным делом.

* * *

Возле церкви стоял приходской дом, квадратный, тяжелый, старый, но еще в полной сохранности. Перед окнами пестрел цветами палисадник, позади тянулся большой огород. В жизни попадье не довелось купить ни морковки, ни луковицы. Поп был твердо убежден в полезности такого примера всем хозяйкам на селе, которые вконец забросили огородничество. Однако крестьянки не желали следовать доброму примеру.

Приблизительно в километре к востоку от приходского дома стоял недавно выстроенный двухэтажный домик, напоминающий миленькую, кокетливую дачу. Широкие окна с большими стеклами были обращены на три стороны и смотрели на покрытые лесом холмы. Здесь и жил вышедший в отставку письмоводитель Иосиф Родян. На его дворе толчеи, укрытые от морозов в добротном сарае, работали непрерывно круглый год. На полпути между домом Родяна и приходским домом стояла примэрия. Четыре самых крупных лавки в Вэлень тоже располагались здесь, по соседству. Три из них имели право торговать и вином.

Приближалась пасха, и толчеи оглушительно стучали повсюду. Везде суетились люди — мужчины, женщины, дети, — на дороге, по дворам, под навесами. Старатели, не разгибая спины, мыли и мыли золото. Телеги, наполненные камнем, скрипели по дорогам. Празднично одетые женщины заходили в лавки, торговались, смеялись и, довольные, счастливые, весело выходили с полными корзинами и сумками через плечо. Это были статные женщины с белыми руками и белыми лицами, как у барынь из благородных. Ветер играл складками белоснежных кофточек, сиявших на весеннем солнце. Женщины останавливались по двое, по трое, разговаривали, исподтишка разглядывая, как одеты товарки.

— Поторопись, милая, белая-то мука кончается.

— Еще привезут, пока соберемся куличи печь.

— Изюм? Изюма нет еще, завтра будет.

— У вас еще осталось чего толочь?

— Сколько ты говоришь? Пуд? У нас — полтора.

— Ты исповедовалась? Уф! Вот уж поп так поп!

Подобные разговоры слышались на каждом шагу, где только ни повстречаются соседки.

Насколько оживленны были женщины, настолько мрачны были возвращающиеся с приисков рудокопы. Им еще предстояло трудиться до самого великого четверга, до полудня. А после праздников их ждала все та же работа. Вот они и тащились бледные, измочаленные тяжким трудом, и их смятая, побелевшая от кварцевой пыли одежда отдавала едким тяжелым запахом штолен. С трудом добирались они до первой корчмы, и корчмарь стремглав подносил им копченой колбасы, сала, брынзы и пива. В Вэлень никто не постился даже в страстную пятницу. Труд рудокопов всегда был тяжелым, но с тех пор как золота стало много, даже те, кто не добывал руду, тоже знать не хотели, что такое пост.

В последние дни перед пасхой телеги корчмарей то и дело подвозили из города груды всякой снеди. Ящики, бочки с пивом и даже бочонки с вином опускались в глубокие подвалы под трактирами. В Вэлень пили пиво и первоклассные вина. Люди были веселы, жизнерадостны и сыпали деньгами без счета и оглядки.