Археолог

Столбов направился мимо пацана в сторону своего дома, но тот сразу же срисовал его появление и вскочил на ноги:

– Здравствуйте, это вы тот самый Археолог? – Голос мальчишки звенел от напряжения.

– Что значит «тот самый»? – буркнул недовольно Столбов.

Без толку болтать с парнем ему совершенно не хотелось, но и посылать сразу в далекое пешее путешествие тоже не следовало… Ему с этими людьми еще работать. Нельзя начинать сотрудничество с хамства.

– Так все говорят, что Археолог – мужик. Он у нас порядок быстро наведет.

– Это кто так говорит?

– Батя мой, да и друганы его. Они вечером соберутся и за жизнь поговорить любят.

– Меня значит обсуждают?

– Да не только. Все больше за жизнь трут. Вот слышали, говорят, кто-то недалеко от города, в лесах, купеческий караван из Ярославля расстрелял да товар оттудова себе прихватизировал. Брешут, наверное? – Парнишка посмотрел на Столбова такими чистыми и преданными глазами, словно первоклассник на учителя в школе.

Археолог напрягся. Новость, случайно сорвавшаяся с уст паренька, его заинтересовала. Если это не городская сплетня, придуманная чьим-то воспаленным мозгом, то это тревожный звоночек. Раньше никто не осмеливался нападать на торговые караваны из Ярославля. Бодаться с ярославскими себе дороже. Они кого угодно из-под земли достанут и повесят, несмотря на все регалии и прежние заслуги, на ближайшем фонарном столбу. Кто же мог настолько сильно оборзеть? У кого смелости через край? Или эти люди настолько уверены в своем могуществе и недосягаемости?

– Как тебя зовут? – спросил Столбов.

Парнишка заметно оживился. Протянул левую руку для рукопожатия:

– Чистиком меня зовут все.

– А родители тебя как назвали? – Столбов пожал руку парню и поразился, какая сильная у того рука.

– Федор Чистяков. Папа мой – Петр. Он ветеринар. Коров наших и свиней ведает.

– И значит, папа твой говорил, что кто-то караван пострелял. И когда это было?

– Так сегодня днем. Отец говорил с дядей Гришей. Сказал, что слышал от артельщиков…

– От артельщиков? А когда он с ними разговаривал? – поинтересовался Дмитрий.

– Папа же за их животиной приглядывает. Смотрит там, чтобы все здоровенькие были. Они ему платят за это. Вот он и принес эту новость. Артельщики должны были встретить караван, да только там все мертвые оказались. И груза не хватает.

– Ты говорил, что караван днем постреляли, а откуда твой батька так быстро узнал обо всем? – уточнил Столбов.

– Так это… он как раз у артельщиков был, когда приехал патруль. Им было поручено встречать караван, а они только трупы встретили.

Понятно, что ничего не понятно. Столбов чуть не заскрежетал зубами от досады. Вот бы узнать обо всем этом поподробнее. Тут явно чертовщина какая-то творится. Быть может, в этой чертовщине и кроется ключик к спасению Пролетарского района.

Археолог продолжил путь, посчитав, что разговор закончен, но парнишка увязался за ним. Шел вровень, стараясь заглянуть Дмитрию в лицо. Столбов забыл о его существовании, погрузившись в себя, пока настойчивый голос не отвлек его от размышлений:

– Дядя Археолог, а возьмите меня с собой.

– Куда это с собой? – растерялся Столбов.

– Ну, когда это… вы здесь закончите. С собой возьмите в отряд. Я тоже хочу за справедливость сражаться. Стрелять хочу. Я хорошо стреляю. Мне дядя Гриша стрелять давал из охотничьего ружья.

Интересно, за кого он их принимает? За благородных рыцарей? робингудов с большой дороги, защищающих обездоленных? И где только молодняк находит розовые очки, в особенности в окружающей мрачной действительности?

– Тебе лет-то сколько, Чистик?

– Уже пятнадцать, – гордо заявил парнишка.

И по его хитрым глазам Столбов понял, что он врет. Но уточнять не стал. Вероятно, год себе приписал для солидности. Вполне понятный поступок.

– И чего тебе на месте не сидится? Зачем тебе с нами?

– Так скучно здесь. В школе вон тоже тоска одна. Математике учат, русскому там, как правильно писать… А на фиг мне правильно писать? Когда скоро и писать-то нечем будет. Другое дело слабых защищать. Опять же можно и жить красиво. Ты людей защищаешь, а они тебе все: еду вкусную, шмотки там разные, пойло и баб.

Парнишка рассуждал не по-детски. В его речах прослеживалось новофеодальное мышление. Вот так, вероятно, в древности и зарождалось будущее дворянство, белая кость. На желании жить красиво в обмен на крышевание. Столбов смотрел в детское доброе лицо мальчишки и видел порчу, которая поразила его. И не только его, а все общество. Чистик этот не виноват, что так рассуждает. Он не сам это все придумал, ну не мог он так по-деловому рассуждать о пойле и бабах, и слова-то откуда он такие знает? Значит, у взрослых услышал. Видно, отец его вечерами за столом делился впечатлениями от посещения артельщиков. Мол, живут, народ крышуют, сами как сыр в масле катаются. Вот жизнь, достойная зависти, не то что их унылое протухшее болото.