Археологи: от Синташты до Дубны. 1987-2012

Как и многие люди нашего века, я был крещен, но не воспринимал это всерьез. Во всяком случае, я не исповедовался и не ходил к Причастию, не посещал церковные службы и не считал себя христианином.

Долгое время я полагал, что нахожусь в поиске подлинного, верного понимания Бога и мира. Я искал эту правду в традиционных дохристианских верованиях народов Евразии – и находил там то, что был почти готов принять за правду, но только этого было явно недостаточно для полноты понимания себя и мира, для полноты жизни. Неоязычником я так и не стал – хотя и делал определенные шаги в этом направлении.

Читал труды традиционалистов, одно время увлекся Рене Геноном, ездил в мечеть общаться с имамом, думал над принятием ислама – но, к счастью, отказался от этой мысли.

Пытался из кусочков древних мифов и собственного ощущения Бога слепить какую-то самую правильную веру – но довольно быстро понимал, что все, что лепишь таким образом, сразу же расползается в руках.

При этом я с большим интересом читал многих христианских писателей – и российских, и зарубежных. Мне очень нравятся книги Г.К. Честертона, К. Льюиса, Дж.Р.Р. Толкина. Долгое время был очень увлечен творчеством Н.А. Бердяева, одной из моих любимых книг стали «Три разговора» В.С. Соловьева. Нравились и некоторые современные христианские беллетристы, например, О.А. Чигиринская. Производили сильное, хотя и неоднозначное впечатление книги протодьякона Андрея Кураева. Очень понравился фильм «Остров». Но мне все время казалось: то, что так привлекает меня у многих христианских писателей, и настоящее, повседневное христианство – это какие-то совершенно разные вещи. Я говорил себе: «Вот если бы современное христианство было христианством Честертона и Льюиса, тогда я его, конечно же, принял бы».

То, что я считал при этом «современным христианством», конечно, ни в малой степени не являлось им на самом деле. Как и многие мои товарищи, воспитанные в сугубо атеистической среде, я принимал за него какие-то антихристианские сказки и пропагандистские агитки. Чтобы переломить это, был необходим личный опыт встречи с подлинной верой, с Церковью – как она есть, а не с тем, чем она кажется неприязненному или ненавидящему взгляду.

Конечно, христианство – это очень, невероятно трудно. Зайдя в него, ты признаешь направленное к тебе требование быть таким, каким тебе быть чрезвычайно непросто и вообще невозможно. Привычная картина себя как такого хорошего и славного человека распадается, чтобы никогда уже больше не собраться.

Я знаю неверующих, которые именно из-за своей обостренной внутренней честности не смогли стать христианами. Виктор Лысенко, удивительный человек, ближайший друг моей юности, трагически погибший еще совсем молодым, как-то написал, что принять христианство и не жить полностью по-христиански – недопустимо, нечестно, категорически нельзя, а по-христиански жить все равно не получится…

Наверное, нам, выросшим вне Церкви, нужен какой-то довольно основательный опыт разочарований в себе самом, чтобы смочь наконец-то сказать себя: «Да, я плохой человек. И из меня получится плохой христианин. Пусть так. Христос сказал, что он пришел не к здоровым, а к больным. И я очень хочу, чтобы он пришел и ко мне». А для этого нужно решиться, открыть Ему дверь.

Теперь я совершенно иначе посмотрел на ту русскую древность, которую мы изучаем в дубненских раскопах. Люди, жившие здесь восемьсот лет назад, не просто были нашими предками, не просто говорили на несколько более ранней версии нашего языка – их вера сохранилась до сегодняшнего дня в наших храмах, то главное, чем жила их душа – живо до сих пор. Те же молитвы возносятся и сейчас к Господу, создателю всего видимого и невидимого; те же грехи обличают люди в своих сердцах и того же спасения чают.

В изучении древней Руси к привычным мне археологическим материалам добавляется огромный массив письменных источников. Здесь и летописи, и «хождения» – заметки о путешествиях, прежде всего – христианских паломничествах; и религиозные размышления и поучения; и бытовые записки на берестяных грамотах, раскрывающие мир повседневных забот. Эти письменные источники позволяют представить себе культуру домонгольского времени с такой глубиной, которая совершенно невозможна для древних бесписьменных культур.

Только работая над материалами древнерусской Дубны, я понял: древняя Русь не кончилась, она все еще жива – в нас самих, в нашей стране. Ее археологическое изучение – это прикосновение к живым, подлинным корням нашего народа, которые все еще питают его душу.

Не надо идеализировать то время, в истории человечества не было ни одной эпохи, когда души людей не разъедали бы грехи, когда общество не было бы поражено тяжелейшими болезнями, вызванными этими грехами. Но знать и уважать историю и культуру древней Руси совершенно необходимо, без этого мы не сможем сохранить ни наш народ, ни нашу страну.

Всего пятый год я занимаюсь древнерусской историей и археологией – и каждый день открываю что-то новое, замечательное и удивительное в этой сфере. И сейчас я очень жалею, что ни в школе – в классе с исторической специализацией, ни в Челябинском университете на истфаке нас, кажется, совершенно не учили тому, насколько интересна и увлекательна наша русская древность. Возможно, сами наши учителя не чувствовали этого вкуса, или они не умели нам его передать… В шестнадцать лет я побывал в Пскове, был совершенно очарован этим городом, видел раскопки ленинградских археологов, даже совсем чуть-чуть участвовал в них – но не зацепило всерьез, тронуло душу – и осталось где-то в стороне… Поступая в университет, увлеченно конспектировал первые тома «Истории России с древнейших времен» Сергея Михайловича Соловьева. Еще в школьные годы многократно читал «Слово о полку Игореве», сейчас, перелистывая эту книгу, вижу в ней свои многочисленные карандашные пометки, которые не понимаю – что-то я пытался извлечь из этого текста, а что именно – уже не помню…

Но все это оставалось как-то в стороне. И в школьные годы, и в университете нас очень настойчиво ориентировали на то, что заниматься надо прежде всего тем, что находится у нас, в Зауралье, можно сказать – под ногами. А в итоге оказалось, что на протяжении многих лет я искал и придумывал для себя в древности те смыслы, которые придумывать вовсе было не надо – их можно было просто взять: настоящие, реальные, живые – взять и учиться работать с ними, учиться понимать их, так, как приходится это делать сейчас.

Я не жалею ни об одном из прожитых лет, у меня была прекрасная археологическая юность и потом в нашей степной жизни было очень много хорошего, а то, что не было хорошим, было, по меньшей мере, назидательным. Но сейчас, когда я, взрослый мужик, археолог с двадцатилетним стажем научной работы, постепенно добираю те азы древнерусской археологии и истории, которые мои коллеги из Центральной России освоили еще студентами или даже раньше, и при этом прекрасно понимаю, что вот это – именно то, что я искал всю жизнь, в душе всё же возникает некоторое сожаление о том, что нас, молодых историков из далекого, зауральского, но все-таки русского города, не ткнули в свое время носом в нашу собственную историю.

Впрочем, основным чувством является, конечно, не сожаление, а радость и благодарность Богу за то, что он всё-таки привел меня домой – что у меня есть семья, настоящее любимое дело и есть открытый путь к Нему, и теперь только от меня зависит – пройду ли я эту дорогу.