Архетипы и коллективное бессознательное

¹¹⁶ Хотя многие до сих пор полагают, будто единственное существенное основание наших знаний дается исключительно извне и что «nihil est in intellectu, quod non antea fuerit in sensu», все же верно и то, что глубоко почитаемая атомарная теория Левкиппа и Демокрита была основана вовсе не на наблюдениях за расщеплением атомов, а на «мифологических» представлениях о мельчайших частицах – крошечных живых элементах, атомах-душах, которые известны даже пребывающим в палеолите жителям центральной Австралии[65]. Сколько «души» проецируется в непознанное во внешнем мире, известно всякому, кто знаком с древним естествознанием и натурфилософией. На самом деле так много, что мы не можем – и никогда не сможем – сказать, как устроен мир сам по себе, ибо, коль скоро речь идет о знаниях, мы вынуждены трансформировать физические события в психические процессы. Но кто может гарантировать, что при такой конверсии получится достаточно «объективная» картина мира? Это возможно только в том случае, если физическое событие является также и психическим. Однако мы пока еще крайне далеки от такого утверждения, а потому должны, волей-неволей, довольствоваться предположением, что психика поставляет те образы и формы, которые одни делают возможным познание объектов.

¹¹⁷ Предполагается, что эти формы передаются традицией; следовательно, сегодня мы говорим об «атомах» потому, что прямо или косвенно слышали об учении Демокрита. Но где слышал об атомах Демокрит или любой другой ученый, который впервые заговорил о мельчайших элементах? Это понятие уходит своими корнями в архетипические идеи, то есть в первичные образы, которые суть не отражения физических событий, но спонтанные продукты психического фактора. Несмотря на материалистическую тенденцию понимать психику как простое отражение или отпечаток физических и химических процессов, в пользу этой гипотезы нет ни единого доказательства. Скорее наоборот, бесчисленные факты свидетельствуют о том, что психика трансформирует физические процессы в последовательность образов, которые едва ли имеют распознаваемую связь с объективным процессом. Материалистическая гипотеза чересчур смелая и пренебрегает опытом с почти метафизической самонадеянностью. Единственное, что мы можем установить точно, учитывая имеющиеся у нас знания, – это наше абсолютное неведение относительно природы психики. Нет никаких оснований рассматривать психику как нечто вторичное или как эпифеномен; напротив, имеются все основания понимать ее – по крайней мере гипотетически – как factor sui generis до тех пор, пока не будет доказано, что психические процессы можно изготовить в реторте. Раз уж мы смеемся над заверениями средневековых алхимиков, будто они могут создать lapis philosophorum, который состоит из тела, души и духа, считая это невозможным, следует отбросить и их логическое следствие, а именно – материалистический предрассудок в отношении психики.

¹¹⁸ Свести сложные психические явления к химической формуле будет непросто. Следовательно, психический фактор должен пока ex hypothesi считаться автономной действительностью загадочного характера, в первую очередь потому, что, исходя из известных нам фактов, он в корне отличается от физико-химических процессов. Даже если мы ничего не знаем о его субстанциальности, это равным образом относится и к физическим объектам, и к материи в общем. Поэтому, если мы рассматриваем психику как независимый фактор, мы обязаны логически заключить, что существует психическая жизнь, не подчиняющаяся капризам нашей воли. Если эти качества неуловимости, поверхностности, расплывчатости и даже бесполезности присущи чему-нибудь психическому, то это главным образом относится к субъективно-психическому, то есть содержанию сознания, но не к объективно-психическому, бессознательному, которое представляет собой априори обусловливающий фактор сознания и его содержания. Детерминирующее влияние бессознательного, независимо от традиции, обеспечивает сходство, даже одинаковость опыта и его репрезентаций в воображении у всех индивидов. Одним из основных доказательств этому служит почти универсальный параллелизм мифологических мотивов – первичных образов, которые я назвал архетипами.