Мужская направленность к солнечности и увеличение числа самостоятельно организованных сект – это перенимание наследия Deus Otiosus’ов, считавшихся в большинстве своём именно царями неба. С этим же и перешла мысль о невозможности прямого взаимодействия не то, что с Богом, но и с богами. Солнечные божества наделили своих собратьев теми же качествами, что и были присущи их общим предшественникам. При таком положении, требовался тот, кто согласится выступить проводником между миром материальным и миром духовным; сперва на должность проводящих органов ставились различные общности (даосизм, брахманизм, митраизм) и та уникальная черта архетипа Мужественности, скрытая в его проявлении среди героических мифов. Поэтому я и сказал ранее, что Мужское начало скорее повторяет некоторый момент в прошлом, изрядно обесценив тот, так как новым эмиссаром в высшие слои мироздания теперь назначался не бог-господь и даже не какое-то сообщество, а один единственный человек – герой, который был велик уже тем, что обладал двойственной природой: божественной и земной. Такое «соединительное звено» прозвали мессией, что дало начало новым мифологическим построениям.
Мифология Андрогинности
Пора бы представить один из наиболее популярных мифов, принимаемый полной противоположностью всякому космогоническому устроению. Когда кличут о приближающемся конце света или о событии, что перевернёт мир верх тормашками, значит в силу заступают эсхатологические мифы. Эсхатология – это общность идей, нацеленных на описание какого-то конца, будь то кончина истории, гибель мира или окончание
Эсхатологический манер больше характерен для монотеистических религий, вроде христианства (новой историко-религиозной вехой становятся писания Нового Завета, а их посланцем – Иисус Христос) и ислама (схожими образами мессий являются Иса и Махди), но предпосылки к развитию андрогинного архетипа обрисованы и в политеизме. Так у индонезийцев, уже с имеющимся ассортиментом богов в своём собственном пантеоне, был и тот, кто стоял выше всех остальных; бог Макар олицетворял собою того же Otiosus’а, т. е. он не был никак заинтересован в деятельности своих родственников и людей, но самим своим существованием, отражал отверженность от Мужского архетипа. Отход от Мужественности – это провозглашение амбивалентности природы Макара – его нельзя было счесть ни лунной, ни солнечной ипостасью, а из заложенных в него функций он исполнил всего одну – это взял, да сотворил некогда мир – с тем учётом, что уже имелся ряд более перспективных для поклонения богов. Однако не смотря на их наличие, культ небесного Otiosus’a каким-то образом всё продолжал существовать24
. Возможно, тогда никто и не мог понять, по кой такой причине, изначальные боги ещё старались казаться актуальными; никто и не осознал бы их значимости, если бы вскоре не принёсся архетип Андрогинности с мифами об эсхатологии. Влияние Otiosus’a и создание разного рода обществ – это прецедент для полагания только на что-то человеческое (мессию) и на посвящение себя в его учение (аналог тем братьям, возделанных на почёте гелиотропных богов), показывая, что вовсе не обязательно слушать одних только богов, а можно внимать и вокабулам их посланника.Так осуществилась интеграция трёх первых архетипов и возрос новый вопрос: «Для чего же проповедовать эсхатологию, если нет уверенности, что следующий виток истории окажется более привлекательным?» Столь полезное замечание упразднялось тем, что человек уже на стадии развёртки из себя Андрогинности ощущал кристаллизацию следующего архетипа и от нарастающего внутри напряжения, крепла вера, что конец света – это не более чем конец мирского и образование чего-то божественного, а точнее – райского.
Мифология Космичности