Архетипы – кто или что они? Шесть этапов внутреннего созревания

Все эти закономерности внутреннего развития проще всего выразить следующе: раз захотел создать в себе новый порядок, то сперва взрасти внутри себя хаос, а уж после, занимайся своим психическим космосом столько, сколько пожелаешь. И человек пожелал, отдавшись тем самым на поводу космогонических мифов. Такие мифы, как календарные, космогонические и лунарные есть содержание Женского начала, основа которых состоит в их циклической повторяемости. И нужный нам повтор не заставил себя долго ждать, так как разворот был сделан в том же самом месте, где некогда свой выбор сделал архетип Женственности. Только если Женское пошло по пути более приближенного к земному, состраивала метафизику с опорой на физическую реальность, то вот следующий архетип наотрез отказывается от сей близости и погружается в сферу абсолютно отвлечённых понятий и идей. Этот выбор уже будет решением третьего архетипа – всего того, что в нас есть Мужского.

Мифология Мужественности

Если кто скажет, что физиологический голод куда сильнее духовного, на столь смелого оратора можно будет бросить не один вопросительный взгляд, мол: «А ты уверен в своей дерзостности?» В самом деле, хорошо ли подумал высказывающийся? Утоляя естественный голод, тело сыскивает комфорт и на какое-то время, даёт нам право заниматься чем-то отличным от организации физического достатка. Другим и отличным оказывается сфера духа, полнящаяся после Женского начала божественными формами – результатом слабого познания мира и его явлений. Так ли схожи эти две надобности: духовная и физическая? Принял краюху хлеба, запил её молоком и всё, преисполненное тело больше не ведает страсти к чему-либо. А вот относительно духовной парадигмы, вместо желудка, внутри вертится воронка бездонной червоточины и что туда не кинь, ей всё оказывается мало. Ни зооморфная мифологема, ни матриархальные мифы о плодородии и космогонии не могли усмирить раскручивающуюся внутри бездну. С этой постоянной жаждой, правящий матриархат сместился патриархатом, а мифы, заточенные на поклонение плодородности превратились в сказания о величии и героических подвигах.

Индоевропейская культура лучше остальных отразила подобную реформацию, так как кроме переделки внешнего устройства, был реконструирован и мифологический пантеон. Развитие двух сфер – материальной и духовной – шло параллельно друг другу и новая триадическая иерархия – боги-вседержатели, покровители воинства и земледелия¹⁷ – почти в точности соответствует обосновываемой здесь архетипной классификации, с тем лишь изменением, что вместо воинского начала уместно употребить териоморфизм.

Патриархальная структура отразима выделением средь богов новых вождей: в скандинавской мифологии культ Ванов (богов плодородия, таких как Ньёрд, Фрейр и Фрейя) свергла высшая иерархия в лицах Одина, Тора и Тюра (культ Асов); на Олимпе вознёсся Зевс, а в поверьях славян – литовский Перкунас или латышский Перконс¹⁸. Вместе с этим, ограничиваются ипостаси Животного (уход от териморфизма к построению полностью человеческих образов богов) и Женственности (в конструкте греческого пантеона, Деметра – покровительница плодородия – отодвигается поодаль, помещая в фокус внимания главенствование своего брата – Зевса). От пришедшей патриархальности, формируется новая категория мифов – героические. В шумерских мифах прославлялись истории о Гильгамеше; в Греции – похождения Одиссея; подвиги Геракла; путешествия Тесея. И, надеюсь, не раздосадуются здесь сторонники феминизма, но в чин героя всегда возводилась не женщина, а облик бравого и мужественного воина, конфликтующего с одними богами (ссора Одиссея с Посейдоном) и перенимающего поддержку от других (помощь Афины аргонавтам и дарение вдохновения Кадму, сразившего фиванского дракона). Вражда с божественными наблюдателями – это аналог описанному ранее факту, когда первое вступление в контакт с архетипами напоминает демоническое побоище.