Архиерей

– Ну, это, может быть, только по непривычке к труду. Отвыкли ведь они от труда в босячестве. Работа им, очевидно, непосильна. Тут есть опасность. Только посильный труд и оздоровляет человека. Ни их, ни других не допускайте до переутомления. А потом вот еще что сделайте: на даче есть источник, вода холодная, ключевая. Сделайте немного пониже большой водоем, освятите воду и заставляйте их каждое утро перед выходом на работу окунаться в воде и пить из источника. Это крепит организм, и лень пройдет. Лень ведь это показатель расстройства организма. Да всех почти заставляйте делать это. У них у всех организмы расшатаны до невозможности. Исключения редки, насколько я заметил. По моему мнению, теперь надо бы всем дать роздых помимо седьмого дня в неделю. Кстати, скоро два праздника: в субботу и в воскресенье. В четверг после полудня приостановите работы, до вечера они пусть все омоются и почистятся, пятницу и субботу поговеют, а в воскресенье причастятся Святых Таин. Такие говения устраивайте почаще. На первых порах ежемесячно. На празднике устройте крестный ход из дачной церкви на место работ. По вечерам по-прежнему продолжайте беседы или чтения. Никаких программ не придерживайтесь. Говорите по вдохновению…

Отец Герасим исполнял советы архиерея и снова шел к нему за новыми. Жизнь кипела, и каждый день случались явления, разобраться в которых отец Герасим хотя и мог, но для большей уверенности в своих действиях спрашивал мнения владыки.

Глава пятнадцатая

Была весна. Было и все, что чарует весной человека: и теплое солнце, и щебетанье птичек, и зеленеющая травка, и прозрачная синева ясного неба.

По Волге красавцы пароходы совершали свои обычные рейсы. На одном из пароходов ехал отец Павел. Он вез семью на новое место своей службы.

Матушка отца Павла, в первый раз увидевшая Волгу на таком большом протяжении, сидела на палубе, любуясь видами волжских берегов. Возле нее резвились четверо ребятишек.

Сам отец Павел, веселый и жизнерадостный, прохаживался по палубе.

– Смотрю я на тебя и удивляюсь, – обратилась матушка к отцу Павлу, – не понимаю, чему ты радуешься? Как будто Бог знает какой богатый приход получил! Босяцкий поселок, да еще двухштатный причт. На хлеб-то по крайней мере будет хватать? Эх, Павлуша… Напрасно ты тогда погорячился. Ну что тебе стоит потерпеть немного, отсидеть в монастыре наказание… Теперь сидели бы себе спокойно на прежнем месте. Хороший ведь то был приход…

– Сидели бы спокойно… Это еще вопрос. А о том ты и не подумала, что я мог спиться окончательно, пока сидел бы в монастыре. Приятная разве у тебя была бы жизнь с пьяницей-мужем, даже при сытости и довольстве? Да и служба службе рознь. На иной службе всю жизнь впроголодь рад прожить, голову свою положить готов, потому что сама служба эта дает человеку такое счастье, какое не могут дать ему и ротшильдовские миллионы.

– Так у тебя-то какая же «иная» служба может быть? Ведь священником же будешь и здесь. Так же будешь служить вечерни, обедни, крестить, хоронить, проповеди читать, ну разве в школе вот еще ребятишек обучать…

– Так же, да не так, – задумчиво проговорил отец Павел и, подойдя к скамейке, на которой сидела матушка, сел рядом с ней. – Ты помнишь, Маша, нашу соседку Марью-кабатчицу, что хотела все перенять у тебя твое уменье разводить хозяйство. Она тоже ведь все делала так же, как и ты: и корм давала, и пойло делала, и подстилку надстилала, а что, у нее разве то же получалось, что и у тебя? У тебя корова чуть не два ведра молока давала, а у нее такая же корова, той же породы, двух кувшинов не надаивала. Ты разведешь по весне цыплят полон двор, осенью-то у тебя полон амбар всякого копченья, а у нее к осени ни одного цыпленка: за лето все повыдохнут…

– Ну, так тут понятно: она хоть и перенимала у меня, да не умела как-то сделать все как следует. Приготовит, например, корове пойло по моему рецепту, а даст его не вовремя или еще что-нибудь недоглядит, поэтому и результат получался разный…