— Я — Рафаил, — он протягивает руку. — А это мой сын Джон.
— Гэвин, а это Оушен.
— А, названа так в честь моря.
— Да.
— Ты любишь море, крошка?
Оушен кивает.
— А что тебе больше всего нравится в море?
— Рыбы.
Гэвин улыбается.
— Я тоже люблю рыб, — ухмыляется Рафаил.
Оушен кривит губы с негодованием старой монахини, и Рафаил разражается смехом.
— Что это с ней?
— Не знаю, — пожимает плечами Гэвин. — Она иногда бывает…
— А, вся в мамочку?
Гэвин холодеет.
Оушен хмурится и высовывает язык.
— Смешная у тебя девчонка!
Как же Гэвин соскучился по разговору на равных, особенно со взрослым мужчиной! Рафаил и Джон присаживаются за их столик, заказывают еще выпивки. Рафаил настаивает, чтобы Гэвин попробовал
— Вау! — Гэвин впечатлен.
Рафаил производит впечатление человека, крепко стоящего на ногах. Такой не будет спасаться бегством, не будет отбывать офисную повинность с девяти до шести, и он не смотрит на часы, опасаясь, что опоздает к жене на ужин. И в то же время Гэвину хочется задать вопрос, который вертится у него на языке: а где же жена-то? Где мать мальчика? Почему отец и сын болтаются по миру вдвоем?
Но он не спрашивает, вместо этого позволяет себе напиться. Всего-то три кружки пива, и он уже хорош. Оушен так и засыпает на стуле, положив голову на стол, под которым Сюзи во сне дрожит и сучит лапами, охотясь на кошек.
Джон уходит куда-то в угол, не мешает отцу общаться. Проходит еще час, еще пара кружек пива, и Гэвин неотчетливо соображает, что не сможет сеть за руль и вернуться обратно, в гавань. Он даже не помнит, где оставил машину, не говоря уже о яхте…
Гэвин приходит в себя на пассажирском сиденье белого фургона Рафаила. Оушен и Джон спят на скамейке в пассажирском отсеке, Сюзи похрапывает на полу. Они стоят на огромной парковке. Одиннадцать вечера. Он так не вырубался с того дня, как заснул, стоя в офисном туалете. Зачем он так напился? Голова гудит.
— Где это мы? — хрипло спрашивает он Рафаила.
— В Кампо Аллегро. Это «Хэппи кэмп».
— А что это такое?
— Да просто курорт. Ну, мужик, ты и спать! Так сильно устал?
— Мне уже лучше, — Гэвин потягивается, зевает.
— Да ты и выглядишь лучше. Ладно, не буду задавать лишних вопросов.
— Лучше не надо.
— Слушай, мне кое-кого надо тут повидать. Ненадолго, о’кей?
— О’кей. Я посторожу.
— Да ладно тебе, не глупи. Пошли со мной, с детишками все будет в порядке, у Джона есть мобила на всякий пожарный. Давай поднимайся.
— Ты серьезно?
— А как же! Это место охраняется, тут везде сигнализация. Ворота заперты и все такое. Я здесь ночевал много раз, уж поверь мне. Самая охраняемая парковка на всем острове.
— Тут все выглядит как в армейском бараке.
— Так это и были бараки. Когда-то.
И правда, повсюду ходят мужчины в армейской форме.
— Нет, я не могу оставить дочку. Ее мать удар бы хватил… Да ладно, что это я. Я остаюсь, а ты иди.
— Хорошо, хорошо. А если я позову мою кузину Лейлу присмотреть за детьми? На часик или около того. Тогда пойдешь?
— Кузину?
— Да, у меня их целых три. Они все здесь работают: Лейла, Тина и Марианна. Хорошие женщины. Они тоже из Колумбии, а Лейла — сама мать, уж поверь мне. Хорошая мать, как мама твоей девочки. Давай пошли, я куплю тебе выпить.
Снова выпить? Но почему бы и нет? Когда он позволял себе радоваться жизни? До того, как женился? Гэвин замечает, что его голова радостно кивает сама по себе.
Рафаил воспринимает это как согласие, вытаскивает телефон, что-то говорит в рубку по-испански. Через несколько минут появляется Лейла, пухленькая, симпатичная, в обтягивающих джинсах и куртке со стразами. Темно-карие глаза обведены синим, как крылья бабочки-махаона, но смотрят серьезно. Она кивает Гэвину, садится на его место, открывает журнал «Хэлло!».
Пройдя по лабиринту улиц, они останавливаются перед дверью, возле которой выстроилась небольшая очередь из мужчин. Всех тщательно обыскивают. И только после того, как они входят внутрь, Гэвин наконец понимает, где оказался.
— Это что, бордель?
— Да.
Они стоят посреди дворика в окружении откровенно одетых женщин. Их соски закрывают крошечные разноцветные лепестки, между ног протянуты узкие полоски ткани. Некоторые щеголяют жилетками из ленточек, на других — мини-юбки и оленьи рога, кто-то вообще обернул себя мишурой наподобие рождественской елки… И на всех — туфли на высоченных каблуках. Девушки в основном темнокожие, совсем юные, их длинные волосы распущены, голые ноги натерты ароматическими маслами. Они выглядят потрясающе: сильные, как амазонки, и одновременно грациозные и нежные, внушающие и страсть, и ужас.