Архипелаг

После этого дело идет на лад. Оушен ложится на стол, опускает уголки рта, будто только что съела что-то кислое, закрывает глаза. Ее веки дрожат, скорбный вид говорит о том, какое тяжелое испытание она проходит, хотя боли уже не чувствует. Слава богу, его крошка, кажется, приходит в себя, раз демонстрирует старые повадки.

До наводнения дочка гоняла на трехколесном оранжевом велосипеде, дружила и воевала с соседскими мальчишками на равных, умела и «китайский ожог» на руке сделать, и на дерево влезть. Она всегда была в гуще событий, пропадала на улице до темноты, предпочитая компанию детей постарше. И неприятностей с ней случалось немало. Однажды она упала с мангового дерева, утащив с собой целое гнездо фруктовых ос. В другой раз попала ногой в колонию красных пауков и после этого несколько недель чесалась.

Он помнит случай, когда Оушен ножницами отстригла у одноклассницы хвостик и принесла трофей домой в школьном ранце. Она дружила с Сюзи, обожала книги о приключениях, свою коллекцию розовых юбочек. К ужину у нее обычно не оставалось сил, она съедала пару крошек и валилась спать. Его дочь, прирожденная рассказчица, умела и пошутить, и покривляться. Бегала босиком, в грязном платье, с разбитыми коленками. Но в школе всегда хорошо успевала, училась на одни пятерки, учителя отмечали, какой она «умный и общительный» ребенок. Мутная волна на время выбила из нее эту заразительную жизнерадостность, но, похоже, прежний боевой настрой вернулся. Его маленькая девочка разобьет немало сердец, думает Гэвин, улыбаясь и вздыхая о том, что и ее сердце тоже не раз разобьется.

Врачи заканчивают зашивать рану, перебинтовывают ногу. Оушен мрачно следит за их действиями, но молчит. Ее левая нога превратилась в белый кокон. Врачи прописывают курс антибиотиков, делают прививку от столбняка.

— В Панама-Сити покажите ее хирургу, — советуют они.

Гэвин выдает им пятьдесят долларов за потраченное время и профессиональное мастерство и с Оушен на руках выходит на улицу.

Фиби сидит на крыльце, беседуя на испанском языке с местными женщинами. Увидев хозяина, Сюзи бьет хвостом, скулит, вертится у него под ногами. Индианки суетятся вокруг Оушен, гладят ее по голове, воркуют. Впервые за последние недели в груди Гэвина начинает пробуждаться желание вернуться домой. Вот бы отвезти ребенка обратно в розовый дом, уложить спать в комнате с кондиционером, затем забраться вместе с Сюзи в гамак на крыльце и лениво наблюдать за суетой разноцветных попугайчиков в кроне дерева, потягивая пряное красное вино. И это тоже табанка — ностальгия по дому, по зеленым холмам, окружившим их уютным гнездышком. Ностальгия по зеленой женщине по имени Тринидад.

* * *

Они с Фиби сидят в кокпите, Оушен лежит внизу, положив ногу на подушку, а Сюзи с ними, на палубе, тяжело дышит, высунув язык, щурит мудрые глаза на солнце. У него классная собака, классный ребенок, но вот с Фиби не все в порядке. Похоже, происшествие сильно расстроило ее, она стала странно угрюмой, будто сердится то ли на себя, то ли на них. Она ведь просто собиралась проехать с незнакомцами от точки А в точку Б, а оказалась втянутой в семейные отношения, решает семейные проблемы. Это жуткое происшествие посреди бурного моря: кровь, слезы ребенка, его обморок. Интересно, о чем она думает сейчас?

— Давайте я приготовлю спагетти на обед, — предлагает Гэвин. — Хоть горячего поедим!

Фиби кивает, все так же не произнося ни слова. На ней жилетка и шорты, акула сползает вниз с одной руки, на другой горит слово «Далше!».

Гэвин быстро делает влажную уборку кают-компании и гальюна, затем приступает к готовке. Мелко рубит лук, чеснок, свежие помидоры, которые они купили в Картахене, сладкий перец, бросает все на сковороду. Ставит на плитку кастрюлю с водой, трет сыр, моет и режет салат и при этом думает: «А как я отношусь к Фиби?»

Странно, но сейчас он чувствует к ней почти отцовскую любовь и еще что-то доброе, приятное. Он уже не стесняется ни своего позорного обморока, его не заботит, что она лучше управляется с яхтой, что у нее есть татуировки, что она моложе и красивее. Вначале ему казалось, что именно она в их временном союзе олицетворяет стабильность, адекватность и мастерство, что именно она находится в большем ладу с собой. Но все изменилось: теперь он более уверен в себе. Он — мужчина, этого ей точно не достичь никогда. Он старше и опытнее и к тому же он — хороший отец своей дочке.

Солнце спряталось в облаках, и они садятся обедать на палубе в приятной прохладе. Сюзи переворачивается на спину, болтает в воздухе ногами, постанывает.

Гэвин накладывает дымящееся кушанье в миски, посыпает сыром, и они начинают есть в удовлетворенном молчании.

Лицо Оушен перепачкано соусом, настроение среднее. У них всех настроение среднее, даже у солнца.

— Фиби! — восклицает Оушен с набитым ртом.

Девушка перестает жевать, настороженно поворачивается к Оушен, как будто боится, что девочка может задать ей неприятный вопрос.

— Что значит «Далше!»?

— Ах, это! — Фиби облегченно вздыхает. — Это название автобуса.

— Какого автобуса?