Архипелаг

В семье Клэр многие страдали депрессией, в его — никто и никогда. Но болезни вообще заразны, и ему не улыбалось превратиться в копию жены. И поэтому, когда Джеки сказала: «Пусть девочка поживет дома», он не возражал. Он не боролся за нее, не желал слышать ее молчание, видеть ее отчужденность. Они не имели права погубить Оушен под гнетом своих депрессий, не должны были думать только о себе. Поэтому он и позволил Клэр исчезнуть из их с дочерью жизней. Думал, ненадолго.

Его глаза наливаются слезами, он обнимает себя за плечи, понимая, что никогда не излечится от горя и не забудет мутную волну, как бы далеко ни заплыл. И, как в темную могилу, погружается в тяжелый, глубокий сон: лежит, сложив руки на груди, подобно фараону, готовый к переходу в загробный мир. Сон пронизывает его тело, выравнивает складки и морщины, наполняет силой земли, лечит. Сон, милый, теплый, нежный сон…

Спит и он, и море вокруг, и когда посреди ночи его будит легкий дождик, моросящий прямо на лицо, он не может пошевелиться. Соленый воздух ложится на щеки, дождь медленно стихает, превращаясь в туман, а в далеком небе подмигивают и тают кристаллы иных галактик.

Гэвин с трудом приоткрывает тяжелые веки, устремляет вверх сонный взгляд. Удивительно, сколько всего происходит в мире в то время, как он лежит тут, не в силах пошевелиться. И черное небо над ним живет, дышит, каждая звездочка мигает с особым, только ей свойственным смыслом. Мир вообще никогда не выключается, он вечно, бесконечно вращается, рождается и умирает, исполненный беспощадного, непостижимого разума, искрящийся животворной статикой.

В следующий раз Гэвин просыпается под утро, его тело онемело, как ствол упавшего дерева. Бирюзовое море безмятежно, притворяется тихим оазисом. Остров напоминает маленькую спящую деревню, только белый песик уже носится по пляжу. Сюзи тоже белая собака, вся белая, кроме розового пятна на носу, но под шерстью, на коже у нее есть серые пятнышки. А этот песик совсем другой, он и меньше, и более прыгучий, легкий, длинноногий. Гэвин лениво наблюдает за ним, пытаясь понять, как тот может не помнить, что с ним случилось. Может быть, стоит пойти к нему, утешить, приласкать? Раздевшись до трусов, Гэвин тихо перелезает через ограждение яхты, погружается в рассветное море, плывет к берегу. Пес нервно бегает по пляжу, ждет его, а когда Гэвин, доплыв, усаживается на песок у линии прибоя, доверчиво подходит и тычется мордой ему под мышку.

— А ведь я — тоже человек с лодки, — говорит Гэвин, гладя его за ушами. — Ты понимаешь? Я мог бы быть тем человеком с лодки.

Какое-то время они возятся, играют. Гэвину нравится этот белый пес, его молодой задор, гладкий мех, острые зубки, прикусывающие его пальцы, но он видит, что каким-то чудесным образом песик умудрился забыть, что совсем недавно похожий на Гэвина человек выбросил его за борт как пакет с мусором.

* * *

Они снова пускаются в путь, включают автопилот — архипелаг растянулся на двести миль, попутный ветер уверенно несет яхту. И снова мир вокруг блестит всеми оттенками синевы, а солнце смеется над их головами: ха-ха-ха. Впервые за всю поездку Гэвин чувствует себя настоящим туристом. Его дело — глазеть по сторонам, впитывать впечатления, ему очень близок этот мир, который так и остался на древнем, но вполне высокоорганизованном этапе развития и дальше развиваться не желает. До свидания, мысленно говорит ему Гэвин, ведь очень важно попрощаться, когда уходишь из гостей.

— До свидания! — произносит он вслух и велит Оушен помахать на прощание рукой Гуна-Яла и всем остающимся здесь индейцам.

— А куда мы теперь плывем, пап? — спрашивает Оушен.

— Мы держим путь в Панаму, где пройдем сквозь участок суши по каналу.

— Что такое канал?

— Такой водный проход, путь напрямик.

— Мы пойдем напрямик?

— Да, детка, через сушу.

— Ничего себе!

— Тебе понравится.

Нога у Оушен еще перебинтована, но шрам на голени подживает. Гэвин видит, что дочь снова что-то тревожит.

— Моя мама заснула, — сообщает она Фиби.

Фиби молча кивает.

Гэвин уже не одергивает ребенка, ему не страшно, что дочь поставит его в неловкое положение. Они с Фиби перешли в новую стадию отношений и без ложного смущения могут рассуждать о чем угодно.

— А у тебя есть мама? — интересуется Оушен.

Фиби закатывает глаза, Гэвин усмехается.

— Была. Но она скончалась три года назад.

Оушен важно кивает, но, похоже, слова «скончалась» она не понимает.

— Моя мать умерла, потому что слишком много курила и нервничала, — объясняет Фиби.

Оушен вздрагивает, поднимает голову.

— Твоя мама умерла?

— Да.

— Как та рыба?

— Ну, не совсем так, конечно, но… да, она перестала дышать.

— Она просто… легла и умерла?

— Вроде того.

— А вот моя мама легла и заснула… в чем же разница?

— Разница в том, что твоя мама сможет проснуться. А моя — нет.

— Никогда?

— Никогда. — Фиби печально улыбается.

— Моя мама обязательно проснется, — говорит Оушен.

— Конечно, я в этом не сомневаюсь.

— Мне так жалко твою маму.

— Ничего, я уже это пережила.

— А хочешь, я буду твоей мамой?

Фиби невольно издает смешок.

— Ты?