Архипелаг

— Почему нет? Я же вырасту когда-нибудь? Тогда и стану твоей мамой. Что в этом смешного?

— Хорошо, договорились, — говорит Фиби, отворачивая лицо. — Я-то совсем не против!

Они поднимают парус и идут дальше, периодически меняясь местами за штурвалом. Море оделось в платье нового цвета, теперь изумрудное, берега тоже меняют очертания: береговая линия изрезана, как на северном побережье Тринидада. Неудивительно, ведь когда-то Тринидад и сам был частью побережья Южной Америки. Глядя на этот знакомый пейзаж, Гэвин чувствует прилив уверенности в себе. Конечно, они заплыли очень далеко, но все же — слава богу! — это не Япония. Господи, что бы он делал в Японии? Он не представляет себя под парусом на другом конце света, в тех холодных неприветливых морях. Позже вечером, когда они бросают якорь в крошечном заливе, Фиби вдруг поворачивается к нему.

— Я собираюсь сойти с яхты завтра, — говорит она спокойно.

Гэвин неприятно поражен. Они не обсуждали, где именно она сойдет с «Романи», но, конечно, рано или поздно это должно было случиться. Завтра он собирался заказать по телефону платный проход по Панамскому каналу, ему должны прислать лоцмана, в одиночку проходить по каналу не разрешается. Он знал, что Фиби покинет их до этого момента, они же договаривались, что дойдут вместе только до Панамы. Но сердце у него все равно падает — уже завтра? Так скоро? Он отворачивается, смотрит на море. Затем переводит взгляд на сидящую в кокпите дочь.

— Да, я сойду в Пуэрто-Линдо, это следующий порт. Мой бойфренд Дэниел ждет меня там, мы доедем до Панамы на автобусе.

— На автобусе? — спрашивает Оушен, поднимая голову.

— Да, поживем в Панама-Сити несколько дней, потусим с друзьями, а затем рванем на север, в Мексику.

— Ты поедешь на автобусе вместе с хиппи? На том автобусе, который как стихотворение?

— Да нет же!

— А на каком тогда?

— На обычном рейсовом автобусе, который довезет нас до Панама-Сити.

Фиби говорит медленно, подбирая слова и глядя Оушен прямо в глаза, но Оушен все еще не осознала их смысл. Его девочка пока не имеет представления о географии, она не знает, в какой точке мира они находятся. Да и что ей до этого? Для нее важны близкие: ее папа, ее Сюзи. А в последнее время к этому кругу присоединилась и Фиби.

Оушен опускает голову, пальцем ковыряет бинт на ноге. Ее брови сходятся у переносицы, ресницы начинают дрожать. «Сейчас начнется!» — с замиранием сердца думает Гэвин. Его девочка еще пытается бороться со страшной новостью: Фиби покидает их… Но боль уже захлестывает ее, она невольно подтягивает к груди колени, маленькая грудка судорожно поднимается и опускается, в глазах закипают первые горячие слезы.

— Мне так жаль, — растерянно произносит Фиби, пытаясь говорить с Оушен как со взрослой, — но наши пути завтра разойдутся. Я ведь… — Она пускается в пространные объяснения, но тут из груди Оушен вырывается первый отчаянный, горький всхлип, предвестник большого взрыва.

Гэвин знает свою дочь: сейчас она охвачена яростным, всепоглощающим гневом. С перекошенным лицом Оушен бросается по пол кокпита, кричит, извивается, бьет руками и ногами, не в силах противостоять обрушившемуся на нее урагану чувств. Разочарование, боль, ярость насквозь прожигают ее маленькое тело, и она рыдает, выкрикивая одно слово:

— Нееееет!

Гэвин не пытается поднять дочь с палубы, приласкать, утешить. К чему? Ведь и он охвачен гневом и разочарованием от предательства Фиби. Он не думал, что расставаться будет так больно. Он целый год провел вдали от жены: страдал, скучал по ней, любил, порой не в силах был выносить одиночества! Его душа была изранена, в ней бушевали вихри под стать тем, что взрывают сейчас сердце его ребенка, ведь Клэр бросила их обоих. Да, бросила, ушла, разрушила все, что они с таким трудом создавали. И что теперь прикажете делать — запретить дочке любить и страдать?

Лежа на полу, заливаясь слезами, Оушен стонет:

— Нееет! Не надо автобус! Зачем тебе уезжать?

Фиби закрывает лицо руками.

— Но как же мой друг? Я должна его увидеть! — молящим голосом произносит она.

— Мне плевать!!!

Фиби умоляюще смотрит на Гэвина, прося поддержки.

— Не хочу, чтобы ты уезжала, я люблю тебя, зачем тебе уезжать!!!

Теперь и у Фиби из глаз текут слезы.

— Я люблю тебя, — рыдает Оушен. — Куда ты едешь?! Я тебя ненавижу! Зачем ты уходишь? Останься с нами!

Фиби подносит руку ко рту, кусает костяшки пальцев.

Наконец Гэвин опускается на колени, обнимает дочь. Тело Оушен горячее, сведенное судорогой боли, покрасневшее лицо залито слезами, из носа текут сопли.

— Зачем, зачем тебе уезжать?! — рыдает она.

Гэвин прижимает свою девочку к груди, баюкает ее, как младенца, шепчет на ухо бессмысленные утешения:

— Ш-ш-ш, моя ракушка, мы же собирались завтра позвонить мамочке, да? Ты согласна? Мы позвоним домой, ты поговоришь с бабушкой Джеки, она расскажет, как поживает мамочка. Хорошо? А потом мы попрощаемся с Фиби. Ну-ну, детка, не плачь, я же здесь. Папа здесь. Все будет хорошо.

Оушен поднимает к нему лицо, пропитанное слезами, как спонж водой, судорожно икает и громко шепчет: