Архипелаг двух морей

— Плохо дело, — сказал Геннадий, предупреждая мои вопрос. — Во-первых, Ли-2 на ремонте; во-вторых, Чокурдах закрыт по ветру уж не помню который день, принимает только Ил-18 из Москвы. (Наш бывший каюр якут Семен Захаров сказал бы так: было бы масло, лепешку бы сделал, так мука нет.)

— Ну хорошо, — ответил я. — Объясни мне, что у вас тут сейчас — утро, вечер?

Тут было раннее утро. Я перевел часы на местное время.

«Терпение — высшая добродетель полярника»

Фраза, вынесенная в заголовок, принадлежит Фритьофу Нансену. Нансен разбирался в этом вопросе. Известна также русская пословица «Ждать да догонять…» Для меня воспоминания о Чокурдахе — это воспоминания об ожидании. Жизнь нашей экспедиции мало соприкасается с жизнью поселка. Авиапорт, банк, почта — вот почти все точки соприкосновения.

Историк мог бы рассказать об Аллаихе — прежнее название Чокурдаха — много интересного. Поселок упоминается в исторических документах со времен Семена Ивановича Дежнева или даже раньше. Впрочем, в более близкую к нам эпоху этот населенный пункт не играл существенной роли. В 1912 году один этнограф записал: «Аллаиха — якутский посёлок, в 120 верстах от Русского Устья, около 10 дымов; мещан, живущих самостоятельным хозяйством, в Аллаихе совсем нет, лишь двое объякутившихся живут работниками». Этот этнограф изучал так называемых «верхоянских мещан» — русских, пришедших в низовья Индигирки где-то в XVI веке. Живя в окружении коренного населения, «мещане» (а предки многих из них были дворянами не худших родов) сохранили национальные черты и старинный уклад быта. Значит, всего десять «дымов» — десять самостоятельных хозяйств. Еще известно, что ребятишки в Аллаихе ловили иногда до ста штук белых куропаток в день.

Для журналиста находкой был бы сегодняшний совхоз «Аллаиховский», продукция которого экзотична — олень, рыба, песец, а земли, простите за банальное сравнение, превышают территорию многих европейских государств. Из-за огромных расстояний сообщение между отделениями совхоза осуществляется только по воздуху.

Я рассчитывал провести в Чокурдахе день-два: получить спецодежду и спальный мешок, посмотреть последние финансовые документы экспедиции. Арктика заставляет планировать свои действия с точностью до суток: в поле продуктивно можно работать только в бесснежный период, так как снег скрывает предмет исследования. На Новосибирских островах снег в основном сходит к 1–5 июля. 1–5 сентября ложится новый. В распоряжении исследователей примерно шестьдесят дней. Из них сорок три дня с туманами (средние данные за шесть лет для острова Котельный).

Итак, Чокурдах закрыт из-за метеоусловий. Только раз в сутки я вижу в окне моего балка Ил-18. Посадка, через час — взлет… Я не обладаю добродетелью полярника, о которой говорил Нансен. С утра сажусь за письменный стол, но работа не идет, и я бесцельно смотрю в окно. Из окна открывается вид на новое чокурдахское кладбище. Старое исчерпало отведенную ему когда-то площадь — печальный, но бесспорный показатель роста Чокурдаха. Новое кладбище — часть тундры, огороженная сеткой. На нем пока одна могила, фанерный памятник окрашен ярко-голубой краской — кому-то привелось стать здесь первым. (Я вспоминаю кладбища в Иране, при маленьких, бедных деревушках. Почти незаметные, лежат среди сухой травы цементные плиты или просто плоские куски песчаника. И никаких надписей. Идя мимо деревни маршрутом, можно наступить на эти плиты, не поняв их назначения.)

Я одеваюсь и иду в отдел перевозок авиапорта, хотя делать мне там особенно нечего. Наши балки и каркасные палатки вытянулись в линию вдоль берегового обрыва, заросшего тальником. С обрыва на юг открывается долина Индигирки — необозримое низкое пространство, включающее в себя протоки, песчаные отмели, заливные луга, темные полосы кустарников. Слева виден мощный изгиб Индигирки, а далеко-далеко на юге встают туманные силуэты гор Улахан-Сис.

Земля между нашими домиками заросла высокой травой, темные метелки злаков качаются под ветром. По обочинам, как в среднерусской деревне, зеленеет гусиная травка. За границей поселка буйно кустится ромашка, а еще чуть дальше начинается настоящая тундра: кочки, кустарнички, мох.

Я огибаю взлетную полосу: ходить по полосе нельзя. В порту на раскладушках и в креслах спят транзитные пассажиры: женщины с детьми, офицеры, туристы в штормовках, охотники в сапогах из оленьего меха. Этим людям нужно попасть в Нижнеянск, Билибино, Певек. Но везде была нелетная погода. А Ил-18 привозил и привозил из Москвы пассажиров. Женщины толпой ходили за диспетчером и кричали, что они летят из отпуска, с юга, и что отдых весь пропал из-за этой авиации…

Обратно я возвращаюсь другой дорогой, через поселок. Чокурдах растет, но возможности роста по горизонтали ограниченны, поэтому движение пошло вверх: силуэт центральных улиц определяют двух- и трехэтажные дома. Во многих местах идет строительство: горы кирпича, желтый брус, краны, самосвалы…