Архипелаг двух морей

Изба, в которой жил промысловик, стояла над самым береговым обрывом. Сам сруб квадратного сечения был сложен из плавника и сверху засыпан землей, теперь зеленой ото мха, а сбоку пристроены обширные сени коридором из бревен, поставленных наклонно. Рядом с домом была, сооружена полка на четырех столбах, куда зимой охотник складывает еще не ободранных песцов, чтобы не достали собаки, и лежали на боку самые обыкновенные, как в деревне, козлы для пилки дров. Растительный покров вокруг домика был зеленее, чем окружающая тундра, — люди и собаки удобрили почву. Кругом валялись кости, оленьи рога, ломаные полозья от нарт, казалось, что это временное жилье в котором не собираются находиться долго. И правда, за обедом охотник рассказал, что зимовать будет в другом месте, на острове, где десять или одиннадцать избушек, а здесь поживет, только пока будет ремонтировать ближние «пасти» — песцовые ловушки…

В сенях, где зимой ночуют собаки, стоял тяжелый запах, но в комнате воздух неожиданно оказался свежим, и вообще было чисто, кровать была закрыта голубым с белым покрывалом, а стены частично завешены ситцем. У двери висело большое зеркало, в которое Валентин, как я заметил, непрерывно косил глазами — он недавно начал отращивать бороду. Там же, где стены были ничем не закрыты, виднелись влажные, черные бревна, обросшие грибками, как в старой бане. В крошечном окошке без рамы дребезжало под ветром стекло, укрепленное гвоздиками. Дядя Коля был похож на старого солдата времен войны: бобрик, застиранная гимнастерка, и сидел по-солдатски, держа ладони между колен.

— Не завалило бы вас тут, — сказал Леонид.

— Не завалит! — живо откликнулась хозяйка, поворачивая к нам горячее от печки лицо, и сразу стало видно, что она еще совсем молодая. — Мы еще дочку ждем!

— Этих двух нам мало… — сказал дядя- Коля ворчливо.

У двух их сыновей, четырнадцати и шести лет, была своеобразная внешность: черты лица от матери — якутские, а волосы светлые — в отца. Младший сидел у порога и длинным охотничьим ножом пытался из дощечки выстругать «правило» — нехитрое устройство, на котором сушат песцовую шкурку.

— Этот — работяга, — сказал отец. — Да и длинный тоже. Скоро в Тикси поедет, в шестой класс. Продолжать образование.

«Длинный» залился краской, а маленький продолжал строгать.

— Тебя как зовут? — спросил я его.

— Васильев Геннадий Николаевич.

За обедом Леонид уговаривал дядю Колю съездить с нами на мыс Моржовый, заодно посмотреть ловушки и поохотиться на оленей, если встретятся. Охотник не соглашался.

— Но ведь я на этом потеряю два дня, — сокрушенно повторял он. — Никак невозможно потерять!

А я-то всегда думал, что для местного жителя основная проблема — как убить время, по крайней мере, летом, когда нет охоты.

— До морозов надо все ловушки освоить, — говорил дядя Коля, — а потом ни колышек не вобьешь, ни бревна от земли не оторвешь.

Чай мы пили из тонких стаканов, чайные ложечки блестели, а сахар был подан не в миске, как принято у нас в геологической службе, а в фарфоровой сахарнице с двумя ручками. После чая все, кроме хозяйки, вышли наружу. Восемь мощных лохматых псов, привязанных в стороне каждый к отдельному колышку, скулили и натягивали цепи.

— Сейчас, без работы, я их через день кормлю, — рассказывал наш хозяин. — А в самую работу каждой два, а то три кило мяса подавай. Собаки-то горячие. Когда в одной связке, так трое не удержат.

Над обрывом свистел ветер, опять поднявшийся к этому времени (наверное, приближался антициклон, о котором утром говорили моряки). Ветер нагнал в лагунку огромную массу битого льда, среди которого сохранились отдельные целые льдины, иногда грязные, иногда нежно-голубые или зеленые. Все это ворочалось, дышало, как бы кипело в глубине под напором ветра, и вдруг оттуда вырывался заряд вспененной воды, взлетал вверх и бил в скалы.

Генка, присев на корточки, что-то делал невдалеке от зимовья. Я подошел и увидел, что между кочками сооружена из палочек комната с окном и дверью. В рюмку с водой было поставлено несколько стебельков тундровых цветов — букет, рядом лежали игрушки: поплавки от сетей, выброшенные морем, и среди них самая лучшая, самая красивая вещь, тоже подарок моря — розовый пластиковый пузырек из-под шампуня.

— Я здесь живу — сказал Генка и посмотрел с вызовом: верят или нет? Ему хотелось играть.

Когда мы отъехали от зимовья, начались «осадки»: трудно определить, что это — дождь или снег. Типичная погода Новосибирских островов. Летом, наверное, восемь дней из десяти бывает такая погода (хотя общее годовое количество осадков здесь в четыре раза меньше, чем в Ленинградской области).

Моржи

Попав в северную часть острова перед мысом Северным, начинаешь ощущать, что ты на острове. В других местах Бельковского этого впечатления нет, ты чувствуешь себя как бы на материковом берегу. А тут открывается море и справа и слева, ты словно идешь по палубе корабля, направляясь к носовому флангу.