Архипелаг двух морей

Не дойдя нескольких шагов до «края земли», до обрыва, ограничивающего остров с севера, и еще ничего не видя внизу, мы услышали оттуда странные звуки: как бы многоголосый храп и сопение. Мы посмотрели вниз. У подножия берегового склона располагалась крохотная, протяженностью не более тридцати — сорока шагов и шириной шагов в десять, более или менее ровная площадка, ограниченная справа и слева непроходимыми скалами. И на этой площадке лежало целое скопление огромных светло-коричневых сигарообразных тел.

Моржи крепко спят

— Мертвый час, — сказал Леонид. — Послеобеденный отдых. А я-то думаю, куда это они все по пропадали?

Моржи — около сорока штук — лежали в один ряд головами к скалам. Только один, самый крайний, расположился головой вниз по уклону, к морю. Большинство лежало на спине, сложив ласты на брюхе, при этом бивни у одних были прижаты к груди, у других торчали прямо вверх. С огромными предосторожностями, чтобы не спугнуть их, мы спустились по скале (на каменных ступенях была выбита заметная тропинка) и сделали несколько снимков, теперь уже действительно последних. Мы стали подступать к моржам ближе и ближе, пока не подошли вплотную. Моржи спали, сотрясая воздух храпом. Опасаясь, как бы нас не смяли, если проснутся, мы поднялись на несколько метров по осыпи вверх и робко подали голос, чтобы разбудить спящих. Потом крикнули громче. Моржи спали. Мы стали бросать в них маленькими камешками, потом побольше. Камни прыгали по круглым тушам, но тот или другой морж только отрывал голову, смотрел сонным взглядом и тут же ронял ее обратно. Храп возобновлялся. Позже я узнал, что на это место моржи приходят сотни лет. Убить здесь моржа ничего не стоит, но вытащить тушу вверх по скале невозможно. Поэтому наверху построили ворот. Когда канат пришел в негодность, охотники пытались «выселить» моржей в более удобное для них (охотников) место. Площадку поливали керосином, жгли костры из плавника — ничего не помогло…

Когда их все-таки разбудили, они были очень недовольны

Вряд ли можно установить, сколько столетий промышляли моржа аборигены Севера. В Европейской России о моржах узнали в 1646 году, когда промышленник Исай Игнатьев, ходивший морем на Колыму к чукчам, привез груз моржовых «зубов» и изделий из них. В следующем году служилый человек Михайло Стадухин докладывал, что на острове напротив устья Колымы «чухчи… побивают морской зверь морж и к себе привозят моржовые головы со всеми зубами, по-своему-де они тем моржовым головам молятца…». В июне 1652 года якутский воевода наказывал казачьему пятидесятнику Ивану Реброву: «… велеть им (чукчам. — В. И.) за государев ясак платить тем моржовым зубом, большим и средним, и моржовые лавтаки и сала имать же, а моржовый зуб имать добрый большой и средний…» Раньше «инородцы» делали из моржовых клыков полозья для нарт.

«Сибирский вестник» в 1821 году сообщал: «Моржовые кожи, мясо и жир в таком же употреблении, как и тюленьи; но более всего уважаются их клыки, известные в Сибири под названием моржовых зубов и рыбьей кости. Обыкновенно в пуд идет от 4 до 6, а иногда по два или три зуба. Мелкие же большею частию почитаются не стоящими провоза. Зубы сии называют промышленники от числа, сколько идет в пуд, четверными, пятерными, шестерными и тройными. Цена зависит от величины и доброты их. При покупке моржовых зубов смотрят, нет ли на них щелей или червоточин, а также у корня не много ли слишком пустоты; сверх того наблюдают, чтобы в них более было шадры или внутренности и чтобы она имела цвет с желта-пестрый. Зубы сии в сухом месте скоро портятся, а потому держат их в погребах». Последнее относится скорее к мамонтовой кости, вероятно, автор «Сибирского вестника» немного напутал.

Фердинанд Петрович Врангель сообщал, что в 1836 году на ярмарке в Якутске поступило в продажу «моржового зуба пудов 1000», то есть шестнадцать тонн. Если даже допустить, что все клыки были «тройными», то было убито более полутора тысяч животных, если же «шестерными» — три тысячи. Только для одной якутской ярмарки 1836 года!

Сейчас ради кости моржей не бьют, по крайней мере, на Новосибирских островах.

Мыс Куб и мыс Конус. Птицы

Мыс Конус с "отпрядышем"

Мыс Куб назван так потому, что напротив самого его носа в море лежит останец величиной с деревенский дом. Где-то в материалах экспедиции Э. В. Толля я видел выражение: «отпрядыш от материкового берега». Жалко, что сейчас слово «отпрядыш» не употребляется, оно просто удивительно подошло бы вот к этому самому «кубу». «Куб», впрочем, не совсем куб, а параллелепипед, наклоненный в сторону берега. Если смотреть с севера, через небольшой, заливчик, то видно, что грани «куба» и плоскость берегового обрыва параллельны друг другу и сформировались по единой системе трещин. Вблизи останец действительно выглядит кубом. В тесном пространстве между ним и берегом качается черная вода, как между дебаркадером и набережной у Медного Всадника.

Мыс Куб больше похож на параллелепипед