Архипелаг двух морей

31. Х.65 г., воскресенье. Сегодня выехал из Анжу (Избушка на стрелке Анжу, остров Фаддеевский) в 12 ч. 30 м. дня и приехал сюда в 16 ч. 30 м. Дорога очень плохая, всюду и везде торосы и торосы. Кое-как приехал. Ото льда полозьев ничего не осталось, сверх всего протерлись и сами полозья. Хорошо, что груза взял мало, благодаря чему полозья из строя не вышли и не переломились.

Рабочая поверхность полозьев, нарт перед дорогой поливается водой, и на ней намораживается слой льда, который, если ехать по снегу, держится долго. Соленый же морской лед действует, как грубая шлифовальная шкурка.

Собаки устали как черти! Четыре взрослых и три щенка. Молодцы щенята! Хорошо работали всю дорогу. Дважды перевернулась нарта. Ну и трасса у меня нынче! Четвертый год пошел, как я стал охотником, приходилось ездить вокруг островов Бельковский, Котельный, Бунге, Фаддеевский, и нигде никогда не встречал такой трассы.

Каждый год в здании «Союзпушнины», что на Московском проспекте в Ленинграде, происходит традиционный Международный аукцион мехов. Проезжая иногда по Московскому проспекту на работу, я вижу столпившиеся у тротуара перламутровые «мерседесы» и горбатые «фольксвагены», из которых вылезают и неторопливо следуют внутрь здания джентльмены.

На языке промысловиков-охотников элитные шкурки песца называются «головкой». Это шкурка сытого, крупного песца, взятого весной (но не позже середины мая, когда начинается линька), когда зимние бури выдули слабый, ненужный волос, а солнце успело отбелить мех. Лучший песец — с Новосибирских островов. «Шкура сего зверя, — писал в свое время медико-хирург Фигурин, — есть известная рухлядь, составляющая немаловажное богатство здешних жителей».

Вероятно, в международной меховой торговле действует иная терминология. Меховщик из Лондона или Брюсселя вряд ли знает слово «головка» и, держа невесомую, как бы перетекающую из руки в руку шкурку, не думает о парне, который продирался через торосы на льду у северного берега острова Фаддеевский, как, впрочем, и он не думает о дамах, которые будут носить эти меха.

24. XII.65 г. Сегодня выезжаю в сторону Анжу. Ветер сильный, встречный. Нынче настал непесцовый год. По сей день у меня всего лишь 11 песцов. Гиблое дело!

Численность песцов прямо зависит от «урожайности» лемминга. Это заметил уже А. Е. Фигурин: «…сии пеструшки доставляют немало продовольствия большим животным, и потому избыток и недостаток сих последних зависит от большего или меньшего количества пеструшек. Удивления достойные путешествия, предпринимаемые ими во множестве с островов Котельного, Фаддеевского и Новой Сибири к берегам Ледовитого моря, причиняют им от голода и подбоя ног великую пагубу». В 1812 году геодезист Пшеницын летовал на острове Фаддеевском. Неожиданная миграция «мышей» с острова оставила собак экспедиции без корма. Санников, прибывший 6 октября на Фаддеевский, «застал там геодезиста Пшеницына с товарищами в самой крайности».

Причины двух-, трех- и четырехгодичной цикличности колебаний численности лемминга пока не установлены.

Лемминг беззащитен. Его едят песцы, волки, собаки и даже травояднейший северный олень с удовольствием съест лемминга, если ему удастся его схватить. С неба на лемминга пикируют совы, сапсаны, поморники. Переплывая тундровые водоемы во время миграций, лемминги попадают в пасть гольцу или щуке. Чтобы сохранить свой род, зверек получил от природы одно оружие — плодовитость. В отдельные годы летом вся поверхность тундры между кочками покрыта протоптанными леммингами тропинками, словно трухлявое дерево — ходами древоточцев. Ходы-тропинки то выходят на дневную поверхность, то ныряют под кочки, они усыпаны кучками экскрементов и клочками «леммингова сена», заготовленного на зиму, но вырытого из-под земли песцами. Лемминги с писком выскакивают из-под сапог и быстро катятся по своим тропкам, пока не окажутся под одной из кочек. Иногда, не попав в норку, а, забежав в тупик между двумя соседними кочками, лемминг принимает угрожающую позу: толстенький зверек длиной меньше авторучки становится на задние лапки, поднимая передние в стороны и вверх (в такой позе на старинных гравюрах изображался медведь, на которого идет охотник с рогатиной), он шипит и скалит два своих длинных желтых зуба. Если бы такого зверя увеличить раз в сто, безусловно, он был бы страшен.